Нацизм и культура. Идеология и культура национал-социализма

Моссе Джордж

Так будем же тесно сотрудничать с новым городским головой и его администрацией в деле повышения благосостояния города, чем поможем росту престижа и величия всей Германии. Да здравствует Кельн! Да здравствует Германия!

(Возбужденные крики: «Хайль!» Все члены совета встают и ноют национальный гимн.)

(Шмидт Петер. Двадцать лет солдат Адольфа Гитлера, десять лет — гауляйтер (Книга о борьбе и верности). Кельн, 1941.)

Герман Штрезау

Большое давление даже в малых делах

Немецкий путь, а еще точнее — немецкое самосознание так глубоко укоренены

в душах людей, что порой даже затрудняют дыхание. Правление Гитлера не является правлением только его одного. Кое-кто из его ближайшего окружения может даже подумать, что стал вторым человеком в рейхе или, по крайней мере, его личным советником. Однако положения дел это не меняет.

Давление на человека продолжается, и даже трудно объяснить, в чем оно заключается. С каждым из нас лично ничего не происходит. Партию мы не замечаем, как не обращаем внимания на окружающие нас леса. Но по пути в Берлин можно услышать и увидеть многое. В этих событиях нет ничего особенного, зачастую они мелки и незначительны, и тем не менее ощущение давления сохраняется. Возьмем, к примеру, небольшое недавнее происшествие в автобусе. Вечер, как раз перед самым окончанием рабочей смены на заводах. Передо мной сидит невысокий коренастый человек. По профессии он садовник, но подрабатывает на полставки в ближайшем городке в качестве ночного сторожа. Я его знаю, поскольку его сменщиком был Джеки. Вообще-то он довольно ограниченная, весьма примитивно думающая, безобидная личность, однако любитель поговорить. И вот в автобус сел высокий плечистый парень в черной шляпе с широкими полями. Он казался переодетым в штатское полицейским и производил неприятное впечатление. Войдя в автобус, он поприветствовал всех низким баритоном «Хайль Гитлер!» и уселся рядом с садовником. Они завели разговор о погоде, возможных заморозках и тому подобном. Садовник произнес по ходу их беседы: «Слишком строгие правители долго не удерживаются». В народе это выражение имеет широкое хождение, в особенности когда разговор идет о морозной погоде. Как же поступил его сосед? Он наклонился вперед, прокашлялся и проговорил со значением:

— Я не совсем понял, что вы имеете в виду, господин?..

Садовник, видимо, даже не понял, насколько просто он мог загреметь в концентрационный лагерь.

В другой раз в автобусе ехала молодая женщина с дочкой четырех или пяти лет. Та стояла на сиденье и с большим интересом смотрела в окно. Какой-то молодой штурмовик ходил туда-сюда около автобуса, затормозившего на остановке. Вдруг маленькая девочка сказала:

— Смотри-ка, мамочка! Этот дядя не собирается входить сюда, да?

Испуганная женщина прикрыла ладонью рот малышки и прикрикнула на нее.

И это так называемое народное сообщество…

К этому следует добавить и изменения, произошедшие с молодежью. В народе становится все больше людей, не знающих войны. Они не имеют представления о том, что пришлось пережить старшему поколению, и смотрят на войну как на возможность новых приключений и даже получения отличий.

Не могу забыть небольшое происшествие, произошедшее как-то утром в библиотеке, где я с одним коллегой занимался каталогами. У нас непроизвольно завязался разговор об издательстве довольно большого числа книг на военную тематику, в основном антивоенных. Мы оба были участниками войны и придерживались мнения, что она — самое настоящее свинство. Войной мы были, как говорится, сыты по горло. В наш разговор вмешалась молодая девушка — сотрудница библиотеки, которая заявила, что в войне было и нечто возвышенное.

— Что вы имеете в виду? — спросил я ее.

Девушка, которой не было и двадцати лет, красивое и нежное создание, поставила нас в тупик, сказав, что, в конце концов, война обнажает лучшие качества человека — готовность к самопожертвованию, чувство товарищества,

мужество. Что можно было возразить ей? Мой коллега лишь пожелал, чтобы она сама пережила эту «гнусность». Но это, конечно, не было аргументом для ответа идеалистически настроенной девушке, державшейся высокомерно и пренебрежительно. Я попытался объяснить ей, что еще в древние времена человечество переживало эпидемии чумы и холеры, во время которых людям представлялась возможность проявить свое достоинство и добродетель — готовность прийти на помощь другим, даже жертвуя собой, и другие человеческие качества. И я спросил ее, как она относится к победам людей над тогдашними страшными эпидемиями. Девушка ничего не ответила, но мое объяснение, видимо, ее не разубедило. Правда, она не привела популярный аргумент, что, мол, войны были всегда, поэтому будут и впредь. Глупость этой логики становится очевидной только после того, как миллионы людей заплатят за нее своей жизнью.

(Штрезау Герман. Из года в год. Берлин, 1948.)

Эрих Эбермайер

Потерянные друзья

Лейпциг, 9 мая 1933 года

И вот ты становишься все более одиноким.

Повсюду твои бывшие друзья клянутся в верности Адольфу Гитлеру. А вокруг тех, кто этого не сделал, образуется как бы безвоздушное пространство.

Лучшие друзья юности становятся верными приверженцами национал-социализма. Этого отрицать нельзя. Два сына лейпцигского историка искусств Вильгельма Пиндера, два отличных парня из прекрасной семьи — один из них долгие годы был моим лучшим другом, — оба превратились в ярых нацистов. Они просто уверовали в национал-социализм и говорить с ними на эту тему бесполезно. Да и каких-либо весомых аргументов у меня нет. Оба надели форму гитлерюгенда и буквально лопаются от гордости и счастья. Сегодня на встрече томанцев [64] в помещении фонда Шребера я попытался поговорить с Эберхардом Пиндером и должен признаться, что чувствовал свою слабость и беспомощность, стоя лицом к лицу с представителем молодых триумфаторов, затронув тему древней культуры, интеллектуального и художественного наследия и ценностей последних четырех веков, которые могут погибнуть в водовороте нашего времени. Этот молодой человек ответил наивно и без тени смущения:

64

Томанцами называли учащихся самой известной в Лейпциге гимназии. (Примеч. авт.)

— Ну и что с того, мой дорогой друг! Эта культура не столь уж и важна. Как говорит наш фюрер, тысячелетний рейх находится в стадии становления. И он создаст свою собственную культуру!

Моя мать тоже чувствовала нечто подобное. У нее произошло радикальное столкновение по политическим вопросам с баронессой Рихтхофен, одной из самых близких ее подруг. Их разговор начался с нового флага. Баронесса распорядилась, чтобы для нее был изготовлен флаг со свастикой. Мать же заявила, что вообще не поддерживает эту идею и что, если от нее потребуют повесить на доме такой флаг, она скорее вывесит «занавеску из сортира». И сказано это было на красивом и ясном немецком языке… не принятом, правда, среди дам из высшего общества…

Баронесса накричала на нее, повысив голос, и дружба их на этом оборвалась. Мать глубоко переживает разрыв, хотя старается не подавать виду.

(Эбермайер Эрих. Ныне Германия принадлежит нам: (Личный и политический дневник с момента прихода нацистов к власти и до 31 декабря 1935 года). Гамбург, 1959.)