Над меандровой рекой
Шрифт:
Вот Сергей Петрович, наслушавшись похвал, верит, что трудится людям на пользу, что ценами все довольны, качеству рады. А послушал бы, что о нём только что говорили за глаза, непременно снизил бы цены, да и за качеством бы лучше смотрел.
И Виктория Павловна, зная, что её считают толстомясой 5 , давно бы села на диету! Я отсюда сделал вывод, что не лень, а двуличность мать всех пороков.
Но я опять отвлёкся.
Итак, на площади было многолюдно. Стояла в ожидании пассажиров запряжённая в роскошную кошёвку тройка, в которой коренником был знакомый мне Воронко под синей дугой, украшенной разноцветными шарами и лентами, а пристяжными два гнедых конька, нетерпеливо бившие копытами о снежный наст. Под дугой побрякивали бубенчики, из лошадиных ноздрей вырывался розовый от солнца пар. Пробегая мимо, я хотел укусить Воронка за ногу, за то, что лягнул меня прошлым летом по рёбрам, когда я носился в стаде за овцами, но сообразил, что сейчас это будет неуместно, и отложил свою месть до более удобного случая.
5
С чем я категорически не согласен (прим. автора)
Перед низенькой школьной оградой дымили два мангала, на которых местные фермеры Валентина и Семён Богаенко жарили свиные шашлыки. Пахло обалденно вкусно, так что я чуть не лишился чувств от вожделения.
Я сел против мангалов в надежде, что мне перепадёт кусочек. Говорят, случалось, что выпившие мужики угощали нашего брата на выборах, на масленице и других праздниках чем-нибудь вкусненьким. Правда это было очень давно. Ну что же! Не угостят – хоть мясным дымом подышу!
Но тут из школы вышла целая толпа проголосовавшего электората, и встала в очередь за шашлыками, так что я совершенно потерялся среди ног, отошёл в сторонку, чтобы меня не затоптали, и оказался недалеко от нашего соседа Саньки Кочина с двумя товарищами – Петькой Фастиковым и Мишкой Суривановым. После банкротства совхоза все трое были безработные и, терпеливо дожидаясь пенсионного возраста, слонялись по селу в поисках случайного заработка и выпивки.
Санька, высокий, худой мужик пятидесяти семи лет, с рыжевато-седыми бачками, нервным тиком, встречающийся трезвым так же редко, как краснокнижные виды флоры и фауны, работал ещё недавно медником в мастерской, и был источником постоянного стыда всего своего семейства.
Молчаливый Петька, вчерашний механизатор, высокий, сутулящийся, белобрысый, длиннорукий, с красным лицом, смотрел на мир с такой смущённой улыбкой, будто только что совершил что-то непристойное.
Слесарь Мишка Суриванов, напротив, был болтлив, невысок ростом, широк в плечах, пузат и характер имел изменчивый, отчего все мы, сельские собаки, не знали, даст ли он нам пойманную рыбку или пинка под рёбра. В детстве он заработал себе кличку Кастрюля за то, что, забравшись с такими же сорванцами, как он, в магазин, украл не конфет, не лимонаду, а кастрюлю для мамки.
Петька вытащил из полушубка прижатую к сердцу бутылку водки, а Мишка, купивший порцию готового шашлыка в пластиковой одноразовой тарелочке, водил её перед своим носом и жмурился, как наш кот Василий на почёсывание за ушами. Усевшись на корточки, они поставили посудинку перед собой на снег, и Мишка, видимо продолжая прерванный разговор, сказал:
– Вот ты, Санька, Кручинина мироедом назвал, а он в нашем селе первый олигарх! И на церковь в Райцентре денег дал, даже в газете об этом писали!
– Как будто олигарх не может быть мироедом! Это я тебе во-первых говорю! Во-первых! А во-вторых, какой он олигарх?! – Аптекарь вшивый! Вот у меня прадед был настоящим миллионером! На церковь не давал – сам строил! А был… Всего-навсего пекарем! Но!… Но! – Санька сделал многозначительную паузу, подняв указательный палец. – Не простым пекарем!
– А каким же? Золотым?
– Да я бы сказал, больше, чем золотым! Он держал пекарню в самом Санкт-Петербурге! Выпекал такие пряники, что зашибись! Вот только рецепт наша семья утратила. Знаю только, что тесто он закатывал в дубовые бочки и выдерживал шесть месяцев в погребе при постоянной температуре – четыре градуса!
– По Кельвину, или Фаренгейту? – оскалился Мишка.
– Дурак, по Цельсию, конечно! – отмахнулся Санька. – В этом была вся фишка. Через шесть месяцев он бочки вытаскивал, звал свою собаку… Да, собака у него специальная была, и давал ей понюхать кусочек пряничного теста. Если она съедала, дед тут же выпекал пряники и поставлял к столу самого Его Императорского Величества Николая Александровича. Царь его за это пожаловал в потомственное дворянство и присвоил графский титул. Ты понял? В по-том-ствен-ное!
– Так ты что, Санька, граф что ли?
– Выходит, что граф! Вообще, мой прадед до революции ездил в карете с гербом. А карета была запряжена тройкой серых коней в яблоках! На козлах сидел кучер! Его личный! Ну а после революции… Его того, чуть не убили – еле убежал. Так я к чему это говорю!? Если бы рецепт не потерялся, я бы сейчас сам мог стать миллионером! Но!… Но!… Если бы захотел!
– Смотри, Петька, с какими людьми мы водку пьём! А что ж ты раньше молчал!
– Раньше других дел было выше крыши. Да я и сам только недавно узнал. Об этом ведь не принято было говорить в советское время. Да и, как говорится, не титул красит человека, а человек титул! Вот я хоть и граф, но никогда этим не кичился, и женился на простой сельской девушке Екатерине Филипповне. Но! Но! Так считают! А на самом деле она лютеранка, зовут её Луиза Карловна, происходит из семьи обедневших прибалтийских баронов, и Филипп Тарасыч, купил её в голодное время у родителей за мешок орехов. Мы с ней оба благородных кровей! А вы что думаете! Отчего мой Аркадий кандидат наук? Молчите? То-то и оно: от осинки, как говорится, не родятся апельсинки!
Я посмеялся в душе над Санькой – врёт, конечно! Уж если и есть в нашем селе аристократ, то это, конечно, я. Я знаю себе цену и не сомневаюсь, что во мне течёт благородная кровь. Вся моя внешность об этом прямо-таки вопиет.
Голова у меня чёрная, шея и грудь белая, будто жабо, а туловище и ноги чёрные, словно я во фраке, и кончики передних лап белые-белые, как перчатки. Если б я сел в шёлковое кресло, сложил задние лапы одну на другую, да облокотился этак небрежно о резной стол, то хоть зови художника Боровиковского и пиши с меня вельможу 6 .
6
Право, я не знаю, какой портрет В.Л. Боровиковского имел в виду Пиф (прим. А.Телегина).
Петька, улыбаясь на бутылку, как на родного ребёнка, аккуратно разлил водку в одноразовые стаканчики:
– Ну, за Президента!
– За какого? – спросил Санька.
– За вновь избранного! – ответил Петька, виновато улыбнувшись.
– Просто за выборы! – сказал Мишка.
– Как говорится, за честные выборы! – уточнил Санька.
Они выпили и потянулись за мясом. Я не выдержал и, забыв о своём достоинстве, просительно заскулил. Граф Санька в ответ на мою скромную просьбу бросил в меня смёрзшимся снегом. Но куда ему! У меня отменная реакция, я увернулся весьма грациозно, гавкнул, назвав всех троих дураками, и отошёл прочь со всем вернувшимся ко мне достоинством.
– Пиф! Пифуша! – услышал я сладкий голос Виктории Павловны. – Пошли домой.
Эх! Если бы я её послушался! Жизнь моя потекла бы совсем по иному руслу! Но я не послушался. Хозяин Воронка, Тимоха Блажных, который летом пасёт немногочисленное стадо обленившихся моих односельчан, набрал полные сани народу и помчался по улице под звон бубенчика, под гармошку и песню седоков. Целая свора собак понеслась вслед за санями – мог ли я не присоединиться к ним!?
Не помню, в скольких заездах я участвовал, но помню, что был доволен и счастлив, как никогда! Счастливый и голодный, возвращаясь после обеда домой берегом Карагана, я вспомнил, что Виктория Павловна спросила меня недавно: