Над Миусом
Шрифт:
– Давай за мной, атакнем "юнкерсов" с ходу, поможем "якам"!
А под облаками на самом-то деле шла довольно обычная имитация: никакие не "яки" - четверка "мессеров"
наскакивала на своих же бомбардировщиков. Фашистские истребители рассчитывали, что наши летчики примут их за своих (раз нападают на "юнкерсов"). А придут им на помощь - и сами же попадут в ловушку. Но вот что особенно обидно: точно так же поступали иногда и наши при сопровождении своих бомбардировщиков и штурмовиков. Не мог
Какое-то ослепление... Сказал на разборе: "Ошибся", - и все тут.
"Мессеры", конечно, не прозевали. Как ни нажимали Беликов и Самуйлик на газы, все-таки при наборе высоты скорость всегда меньше, чем на пике. А мнимые "яки", прекратив потеху с "юнкерсами", атаковали звено Беликова сверху с пикирования - на гораздо большей скорости. И не Беликов с ходу, а его ведомых с ходу сбили.
Беликов и Самуйлик после того еще минут пять отбивались от шести "мессеров" (два, видно, шли в резерве - Беликов их сначала вообще не заметил, раззява!).
Наших истребителей спасли лишь частые уходы в облака.
Правда, отчаянная атака Беликова вроде напугала "юнкерсов": они повернули обратно, не решились бомбить прицельно наши танки. Но какой ценой это было достигнуто! Да и, скорее всего, немцам что-то другое помешало.
Позже Беликов объяснил: темно-серый, почти черный фон грозовых туч не позволил различить "мессеров". Вот он и спутал их с "яками". Но силуэты, силуэты! Они-то на облачном фоне еще яснее видны, чем в чистом небе.
А сколько раз обращалось внимание наших летчиков на умение определить по силуэту тип машины?
Генерал включил Беликова и Самуйлика в свою группу прикрытия. И сейчас, по пути в район Саур-могилы, то и дело спрашивал: "Кого видите справа, слева, над нами, под нами?.." - благо к Саур-могиле и обратно сновали во множестве бомбардировщики - "пешки" и "бостоны", штурмовики - "илы", истребители - "яки", "лавочкины","кобры"...
Но Беликов и Самуйлик, да и другие летчики группы отвечали правильно подзубрили силуэты перед вылетом.
А грозы прибили пыль, растворили, осадили сухой туман военной дымки-видимость над Миусом резко улучшилась. Однако при подходе к Саур-могиле горизонт снова стало заволакивать. То ли очередная гроза приближалась, то ли военная дымка передвинулась на участок прорыва наших войск вместе с огнем артиллерии и авиации... Генерал запросил станцию наведения о воздушной обстановке в районе Саур-могилы. Ему сразу ответили:
– Чайка-21! Со стороны Мокрый Еланчик на Колпаковку, Степановку идут восемнадцать Ю-88 под прикрытием шести "мессеров". Высота три с половиной. В районе цели патрулируют еще шесть "мессеров" на высоте четырех тысяч. Со стороны Куйбышева на той же высоте к ним подходят шесть "лавочкиных" Селицкого. Как слышите меня? Прием.
– Я - Чайка-21, вас понял. Дайте видимость
Опять ответ оказался коротким, исчерпывающим.
И генерал вспомнил: сегодня на рации наведения дежурит летчик-разведчик капитан Леднев.
Многим истребителям не нравится служить в разведывательном подразделении. Надо уклоняться от боев.
Значит, фрица не свалишь. А что это за истребитель, если он не сбивает самолеты врага? Истребителей награждают за сбитые. Вот разведчики и просят перевода в полк Замостского или Ковача. Но капитан Леднев ни о чем никого не просит. Делает свое дело. И хотя Хребтов скуп на ордена разведчикам, Леднева удалось отстоять - получил и "Красную Звезду", и "Красное Знамя". Летчик опытный - семь лет уже летает, войну еще на "ишачках" начинал. И все в разведке. Правда, вид у него смешной: высокий, сутулый - словно цапля у воды стоит, выжидает. Того гляди нацелится клювом - носом своим длинным - да и клюнет рыбешку.
А что мрачноват, молчалив, с предложениями на разборе не лезет... Зато никогда от него никакой глупости не услышишь. Все-то он книжки читает, часто письма пишет. Ровесник и тоже старый комсомолец, а в авиацию вроде сам не рвался - много позже из студентов по спецнабору попал. И по службе не хочет продвигаться: ни в командиры звена, ни дальше. "Нет, говорит, не жажду людьми распоряжаться. Я - солдат, рядовой, таким и останусь". А вот Хребтову все равно Леднев не нравится: "Он и на летчика не похож - слишком скрытный... У него небось и друзей-то нет?" Да ведь Леднев на восемь-десять лет старше остальных, какая уж тут дружба? А уважают и ценят его все.
Эх, Тима, Тима! Еще какие у тебя самого-то на дружбу взгляды? Были ведь и мы друзьями, а если б не командующий фронтом, до сих пор сидел бы генерал Строев на земле под запретом друга. Хорошо, командующий скадал Тиме: "Родители вольно или невольно учат детей своим примером. По положению мы с вами, пожалуй, уже в дедушках состоим. Но генерал Строев еще у летчиков дивизии в отцах ходит. А мальчишкам всегда необходимо твердо знать, что их отец - самый сильный, самый ловкий и самый умелый. Это уж дед-самый мудрый. И давайте не будем мешать генералу Строеву оставаться отцом своих солдат".
Он-то, конечно, мудрый дед... Но и Тима ответил мудро: "Я не против, только вот не хочу, чтобы его дети осиротели".
Ну, посмеялись все трое. А потом командующий задумчиво так промолвил: "Да, на войне убивают... И хорошо, когда те, что сидят в штабах, помнят об этом... не только про самих себя. Но все же взрослых сыновей приходится выпускать из-под крылышка. Чтобы свое мужчинское звание не потеряли".
Может быть, так же с Лавровым: не ошибся ли комдив, когда, вопреки запрету Ковача, разрешил Володе боевой вылет? Или запрет запрету рознь? У Лаврова - на один день, у Строева - до конца войны. Нет, не надо было комдиву отменять распоряжение Ковача.