Над облаками дождей не бывает
Шрифт:
– Не только. Пытались выбить технологию получения реликта.
– Из меня тоже.
– И как же тебя тогда отпустили? Просто за деньги Хокудо? Звучит странно.
– Не хочешь принять душ? Можем вместе помыться?
– Шутишь, старик? Меня сегодня второй раз пытаются уличить в пристрастии к гомосятине. Но я не по тем делам.
– Ну, как хочешь. А я пойду. Дверь закрывать не буду, если надумаешь.
Шнайдер фыркнул, и с непониманием глянул на друга. Тот, как ни в чем ни бывало, разделся до трусов, и скрылся за дверью душевой кабинки. Вскоре
Шнайдер задумался. Раньше ничего подобного за Кроссманом он не замечал. И уж, тем более, не поступало от него никаких скабрезных предложений. Может, за неделю заключения он к этому пристрастился? Хотя, что-то сомнительно. Шнайдер забеспокоился. С одной стороны он заподозрил, что к гомосексуальным утехам фраза Кроссмана отношения не имеет, с другой, не хотелось лезть голым под душ к другому голому мужику.
«Если только не ради спасения жизни», – подумал Шнайдер.
И тут до него дошло. Шум воды! В душе шум воды не позволит нормально работать ни одному подслушивающему устройству! Помехи будут громче голоса, их не отфильтруешь. Вот чего хотел Томас! Поговорить без чужих ушей!
Не задумываясь больше ни секунды, Шнайдер стянул с себя одежду, и распахнул дверь душевой. Кроссман глянул на него, и подмигнул. Выглядело это самым пошлейшим образом.
– Забирайся, что ты девочку из себя строишь! – Кроссман подвинулся.
Шнайдер залез под струи воды, а Кроссман прошептал ему в самое ухо:
– Додумался, молодец. Хокудо обладает какими-то запредельными технологиями. Сродни твоему реликту. У меня есть теория на этот счет.
Он отодвинул губы от уха Шнайдера и сказал намного громче, уже для прослушивающей аппаратуры:
– Ну вот, смотри как хорошо. А ты стеснялся. Только давай чуть помедленнее.
– Ты долбанный извращенец, – ответил Шнайдер. Затем собрался с духом и добавил, уже для чужих ушей: – Но, действительно, приятно.
– Короче, – Кроссман опять перешел на шепот. – Кажется, Хокудо исследует странные, аномальные места. В одном из таких мы с тобой наши реликт. Вспомни, какая там была трава и тростник. Но оно не единственное. В каждом из таких мест нарушаются физические законы, и остается что-то невообразимое. Хокудо показал мне ложку…
– Я ее видел, – шепотом ответил Шнайдер. – Я уверен, что и его дирижабль держит подобная сила.
– Именно. Но не только. Если аномалия воздействует на человека, он тоже обретает необычные свойства. Работу одного такого аномально продвинутого я видел лично. Хокудо думает, я не понял, что к чему. Он уверен, что я съел его версию о выкупе. Но это бред. У Хокудо есть человек, способный внушать кому угодно, что угодно. В любых пределах. Он может сформировать другую реальность, и ты ее от настоящей не отличишь. Они мне внушили, что выкупили меня, а охране АНБ внушили что-то другое. В результате я здесь. Этот парень, суггестор, он русский. По акценту понятно. У него сложное имя, то ли Шесток, то ли Шестук.
– Мне Хокудо тоже про русского говорил. А на какую площадь действуют иллюзии этого русского?
– Там территория радиусом около двух километров. Они спокойно вошли и спокойно вышли. Никто не почесался даже. Стоны издай какие-нибудь, поохай, для звука. А то тишина может подозрения вызвать.
Они оба издали несколько сладострастных стонов.
– У Хокудо есть какой-то план, – предположил Шнайдер. – Он этого русского хочет использовать как-то, чтобы установить контроль над источником реликта. Он мне это почти открытым текстом выдал, после того, как показал летающую ложку.
– Нас загипнотизировать?
– Нет. Мы ему зачем-то нужны. Возможно, он не хочет сам впрягаться в этот хомут, собирается руководить всем из тени.
– Нам это на руку, – ответил Кроссман.
– А какова будет цена?
– Пока Хокудо не озвучит, не поймем. Но без него нам вообще останется только дырка от пончика. Придется идти на какие-то уступки. А там выкрутимся.
Они еще покряхтели немного, для достоверности, потом Кроссман сказал, что кончил, поблагодарил Шнайдера, и первым покинул душевую кабину. Тот остался один, и не без удовольствия отмыл тело от грязи, а память от осадка тюремных воспоминаний.
– Теперь можно и поспать, – сообщил он, вернувшись в каюту.
Кроссман уже забрался под одеяло, и задумчиво пялился в потолок.
– Тогда туши свет, – попросил он.
Шнайдер погасил диодный светильник, снял покрывало, и тоже устроился под одеялом. После тюремного недосыпа и ночных допросов было необыкновенно приятно лежать на мягкой кровати. Можно было позволить себе расслабиться, понимая, что скоро придется очень сильно напрячься. Предстояла нелегкая битва за будущее. Битва с обстоятельствами, со злой волей конкурентов, битва за долю с Хокудо, и битва с правительством за саму жизнь.
Вскоре он провалился в глубокий сон, глухой и черный, без намека на сновидения. Так, высоко над землей, в безмятежном пространстве выше облаков, он проспал до утра.
Глава 2
В которой Олег Шерстюк показывает член американским летчикам, а Рихард Шнайдер и Томас Кроссман заключают соглашение с господином Хокудо.
И без того хмурое утро над авиабазой омрачил вой сигнала тревоги, который застал командира дежурных средств истребительного звена Дена Стакера за игрой в пинг-понг.
– Вот, зараза! – воскликнул Стакер, пропуская очко, и откладывая ракетку. – Это не считается!
– Все считается! – ведомый пилот Макс Донован тоже бросил ракетку на стол, и погрозил командиру пальцем. – В бою все считается, и за столом все считается. Продолжим по возвращению, а пока двенадцать-пятнадцать.
Они оба покинули игровой зал. Солнце уже взошло, но с трудом пробивалось через толстую пелену туч. Стакер привычно бросил взгляд на бело-красный аэродромный «колдун» на шесте, оценивая направление и силу ветра, после чего они с Донованом рванули к ангару.