Над островом чёрный закат
Шрифт:
Переезд откладывался со дня на день. Задержка объяснялась тем, что выпускников в полном составе вывезли в Дальнюю лабораторию, где им заменили кровь и выполнили основательные завершающие исследования. Никто толком не знал, почему медицинские процедуры не были проведены своевременно. Люди сведущие, точно сговорившись, твердили одно и то же: уж так сложилось. По той же расплывчатой причине задерживался ежегодный врачебный отчет, который для некоторых студентов мог оказаться последним в жизни.
Торжественный выпуск старших групп, которого все с нетерпением ждали и к которому готовились, тоже пришлось отложить – на
Вынужденное безделье после заполненной до предела суетливой жизни университета воспринималось ректором как незаслуженное наказание. Особенно угнетали дурные предчувствия, связанные с врачебным отчетом. Выпускникам, чье здоровье за прошедшую весну опустилось ниже допустимого уровня, предписывалось оставить светлый мир на пороге самостоятельной жизни – закрыть за собою дверь. Жить и функционировать дальше останутся только те из них, кто сможет в полную силу работать не менее трех четвертей времени, установленного Законом. Подчинялись безропотно – привыкли.
Ректора тяготила обязанность быть крайним в череде чиновников, которым предоставлялось право и обязанность, основываясь на объективных рекомендациях врачей, определять судьбу человека, ставшего по какой-либо причине инвалидом. «Грустно терять ребят, выросших на глазах, – втихомолку сокрушался он. – Особенно когда знаешь, каких трудов стоит их воспитание в течение долгих десяти весен. Но ничего не изменишь – требования Закона неумолимы».
И хотя он понимал всю нелепость жестоких положений основного документа, ему даже на мгновенье не являлась в голову мысль проявить сомнение в их справедливости.
Однако на этот раз, выступая на торжестве, он все же удержался и не вспомнил о запаздывающем врачебном отчете, чтобы невзначай не испортить выпускникам праздничного настроения.
Выпуск очередных университетских групп разочаровал Адама официальной сухостью. Готовились к празднику основательно, последние полвесны говорили только о нем. Однако вопреки ожиданиям не произошло ничего необычного, что смутно предполагалось и что следовало запомнить на всю жизнь, если не считать первого в долгой истории университета появления на торжестве девушек.
Было известно о шумных дебатах в Сенате, об обвинениях сторонников перемен в небрежении к вековым традициям исступленных, но вскоре прошел слух, что, несмотря на разногласия, удалось договориться и набрать первую девичью группу – в качестве эксперимента.
В просторном актовом зале, заполненном едва ли на треть, девушек посадили поодаль – всех вместе. Их было ровно двадцать – такая численность учебной группы полагалась по университетскому уставу.
Адам слушал напутственную речь ректора невнимательно, автоматически убеждаясь в неполном ее соответствии новейшему лингвистическому канону, по которому предписывалось ограничивать число эпитетов, по возможности избегать всевозможных финтифлюшек вроде причастных-деепричастных оборотов и многосложных неуклюжих метафор. Предпочтение полагалось отдавать словам первого смысла, как их назвали и узаконили при последней модернизации языка.
Из мягкого безвольного рта ректора звуки исторгались мерно и основательно. Высокопарные комплименты, которыми он щедро оснащал свою речь, были знакомы по его многочисленным выступлениям на общие темы, а утверждение, будто свежий выпуск самый удачный из множества выпусков, отдавало пустой банальностью. Было понятно, что речь заучена наизусть и повторяется из весны в весну с незначительными различиями.
Адам решил, что ничего нового не услышит, и бросил слушать. Все его внимание сосредоточилось на девушках.
Прежде он о девушках не думал, обучаясь сначала в университетском пансионе, затем в университете. Он, конечно же, подозревал об их существовании, хотя вблизи никогда не видел. Потому теперь, вынужденно оказавшись с этими загадочными существами в одном помещении, он попробовал разобраться, каково их назначение. Единственное, в чем он не сомневался, они определенно живые люди, но как же они отличались не только от привычных девушек-роботов, но и от людей-мужчин.
Он наблюдал, что сокурсники приняли перемены с энтузиазмом, вообразив, что вот оно – будущее, о котором все втихую мечтали, и прекрасное это будущее претворяется в жизнь у них на глазах. Они выглядели счастливыми, обнаружив, наконец, вещественное подтверждение загадочным периодам Закона, где вскользь, что было свойственно главному документу исступленных, упоминались женщины как непременная принадлежность единственно возможного способа продолжения человеческого рода, что, впрочем, в представлении исступленных было явлением совершенно необязательным и отчасти предосудительным. При этом вторая составляющая человечества без каких-либо доказательств провозглашалась его лучшей половиной.
Однако лучшая половина оказалась далеко не лучшей хотя бы потому, что настойчиво не давалась рассмотреть себя как следует – вблизи. Для любопытных наблюдателей они представлялись малоподвижными тенями с изможденными темными ликами, наполовину скрытыми крыльями капюшонов. Ходили, понурившись, перетекая медлительным бесшумным ручейком из одной аудитории в другую, непременно в сопровождении двух надзирательниц – старых строгих матрон в черных траурных хитонах, не спускавших с девушек настороженных глаз. После занятий их немедленно увозили и где-то прятали.
Адам, природным свойством которого было постоянное сопоставление жизненных и научных фактов, был озадачен и угнетен неизвестно откуда взявшимся внутренним напряжением, возникшим одновременно с мыслями о загадочных существах – девушках.
Начал он с того, что попытался сравнить их внешние антропометрические параметры со своими собственными. Однако никакой ясности не обрел, поскольку ничего общего, кроме прямохождения и одинакового числа подвижных членов, видимых при поверхностном наблюдении, не обнаружил. Что же касается внутреннего устройства их тел, функционального назначения отдельных органов, здесь оставалась полная неясность.
Размышлять дальше, основываясь только на предположениях, он не хотел. При таком недостатке информации существовал риск напрасной траты времени, если избранный путь исследования окажется ложным.
Он, например, не брался утверждать, что девушки теплокровны, не коснувшись их тел. Но как это сделать, если они всегда на расстоянии и подойти к ним вплотную невозможно? Для Адама не составляло труда дистанционно измерить температуру любого объекта. Но как вычленить из общего фона температуру собственно тела, наверное, небольшой массы, к тому же скрытого с головы до пят под чудовищным балахоном? Он не был уверен даже в том, излучают их тела теплоту или поглощают ее.