Над Припятью
Шрифт:
Два улана из передового дозора, которых из предосторожности всегда высылали вперед, уже поили коней. Над ведром воды поднимался пар. Усталые кони по очереди погружали в ведро морды и, фыркая, приминали копытами остатки трухлявого снега.
— Докладываем, пан подхорунжий, здесь все спокойно, — доложил командир дозора. — Лесник украинец, к нам хорошо относится, сейчас где-то в лесу. В доме вся его семья. Я попросил что-нибудь на завтрак, — едва заметно улыбнулся он.
— А дивчина там — как малина… Кровь с молоком и медом, — добавил другой. Он сидел на срубе колодца и чмокал толстыми мясистыми губами.
Дальше подхорунжий
Он вошел в комнату. Но отнюдь не потому, что его заинтересовала эта «дивчина, как малина». Им руководило чувство осторожности, привитое во время обучения в школе младших командиров до войны и потом в партизанском отряде. Он предпочитал все проверить лично, независимо от степени доверия к подчиненным. Так предписывали не только уставы, но и законы войны. Он не мог вычеркнуть из памяти события, происшедшие несколько недель назад. Доверившись партизану из дозора, он чуть было не потерял отряд. Правда, они в конечном счете отразили атаку гитлеровцев, но не обошлось без потерь. В полевом суде партизан оправдывался как мог, что, мол, темнота, туман, несколько бессонных ночей, переутомлен… Из этого события подхорунжий сделал для себя вывод: надо доверять подчиненным, но и проверять их.
В избе царил полумрак. Занавески не пропускали света. Он их раздвинул.
— Осторожно. С новыми занавесками теперь нелегко, мой пан, — послышался голос.
Он быстро обернулся. За ним стояла девушка. Длинные косы спускались на ее плечи. Розовое платье облегало тонкую фигуру. Лицо девушки разрумянилось, из-под резко очерченных бровей смотрели большие черные глаза, рассвеченные лучами солнца, ворвавшегося в комнату через распахнутое окно.
Подхорунжий смотрел с нескрываемым восторгом. Такого он не ожидал. Слушая уланов, он полагал, что увидит милую девушку, такую, как и многие другие, встретившиеся во время партизанских скитаний по деревням, среди затерянных поселков, в одиноких хатах. Стоял не в силах оторвать взгляда от девушки, которая вся была залита розовым светом утреннего солнца. «Привидение или сон?» — думал он, захваченный врасплох.
— Приветствуем польских солдат, — шепнула она. — Так редко вас видим…
— Оленька, приглашай гостей на завтрак, — раздался женский голос из другого конца комнаты.
Он наконец опомнился, дотронулся пальцами до козырька фуражки.
— Лешек, — представился он, щелкнув каблуками.
На ее губах появилась улыбка. Она протянула тонкую руку. Он взял ее в свои широкие ладони и держал, чувствуя тепло пальцев. Оба стояли молча, ощущая дрожь соединенных рук.
За окном раздались голоса. Резкие и неспокойные. Кто-то стучал в дверь. Это вернуло подхорунжего к действительности. Цыганка когда-то ворожила, что, если Жизнь повелит ему выбирать между любовью и долгом, он выберет второе, — молниеносно вспомнилось ему.
— Будь здорова, Оленька! — только успел шепнуть он. Бросился к двери и выбежал во двор.
Уланы были уже на лошадях. Враг где-то близко.
— Туда, — указал он рукой в глубь леса. Пришпорив коня, оглянулся на миг. Увидел ее в распахнутой двери дома. Она стояла, прижимая руки к груди…
Скача в лес, он чувствовал еще ее близость, прерывистое дыхание, мягкое пожатие руки и что-то нежное и невысказанное, что появилось между ними двумя с первого взгляда… Ехал тогда между толстыми стволами деревьев, а перед глазами была она, стоящая на крыльце.
Потом он делал все, чтобы хоть на миг опять ее увидеть. Перед выходом в Смоляры и шацкие леса ему удалось еще дважды быть с ней. Еще дважды!
Как же это мало, когда тебе двадцать три года и любишь первый раз в жизни. А возможно, в то время это было и много. Повсюду раздавались стоны над местами казни, дымящимися деревнями и городами, эхом боев оглашались леса… Разве в такое время можно быть по-настоящему счастливым?
Разведчики сменялись на посту. Ночь клонилась к рассвету, по лесной траве тянуло слабым холодом.
Кладневский лес был тих и таинствен. Луна спокойно наблюдала за землей, а стволы деревьев раздваивались толстыми тенями. Лес выглядел как непроходимая пуща. Ветер перестал играть листьями, только в воздухе чувствовался опьяняющий аромат, который освежал легкие.
Подхорунжий поразился, как прекрасен лес в ночное время. До сих пор он этого не замечал, хотя бессонные ночи для него не были редкостью. Уже много месяцев лес был домом и для него, и для таких, как он, «лесных людей».
Младший сержант Сережа тронул его за плечо.
— Эх, друг, вижу, что горюешь, — проговорил немного заспанным голосом. — Не надо, ничего не сделаешь. Кто это был? — спросил он после недолгого молчания.
— Кто? — оглянулся подхорунжий. — Всех троих мучили, а потом… — Лешек не мог закончить то, что не досказала ему и Параська.
— Кто-то из родных?
— Почти… Девушка и ее родители… За то, что помогали таким, как мы… Бандеровцы…
— Эх, гады, — шептал Сережа. — Видели мы таких в Ровенской области. Трудно поверить!.. Помогать гитлеровцам, палачам украинского народа! Моя мать была украинкой, от нее я перенял любовь к этим прекрасным украинским землям. А сейчас? Нашлись такие, кто предал свою родину и народ, позорит их. Но они в конце концов проиграют. Теория, что «цель оправдывает средства», уничтожила мораль этих бандитов. С кем они идут вместе, кого выбрали в этой их «борьбе» себе в сообщники?!
Они замолкли. Боль переполняла их молодые сердца.
Подхорунжий решил немного поспать. Вошел в избу, присел в углу на корточки, прислонившись к стене, и закрыл глаза. Он погрузился в полусонное оцепенение — не спал, но и не бодрствовал. В голове шумело и слышались какие-то удары. «Что это?» — думал он, прислушиваясь. Удары не прекращались, он чувствовал их совсем рядом. Ах, это часы! Соскользнув на пол, он положил руку под голову.
«Тик, тик, тик…» — стучало, словно кто-то бил молотом по наковальне.
Лешек знал, что он не в лесу. Но где же? Хотел встать, открыть глаза, но не мог двинуться, словно налитый свинцом.
— Оленька, доченька! — долетел откуда-то знакомый голос. Он похолодел. Хотел вскочить, крикнуть.
— Слушаю, мамочка! — слышал отчетливо. Это была Оленька… Сон это или видение? Он почувствовал тяжесть в сердце, тело стало тяжелым, словно одеревеневшим.
— Вернемся вечером… — со двора слышался мужской голос. Деревья во дворе украсились молодыми листьями, пахло первой зеленью, доносилось пение птиц. — Позаботься о госте, Оленька! — Голос мужчины был уже тихий, далекий.