Над пропастью по лезвию меча
Шрифт:
— А вот этот известным писателем стал, — продолжал старичок, — Антон Ефимов слышали о таком?
— Неужели? — Торшин, внимательно посмотрел на изображенного, на фотографии, крупного для своих лет, темноволосого мальчика.
— Да он самый, вот только трое нас и осталось из класса, я, Федька, да Антон.
— А вы с Ефимовым с тех времен, не виделись?
— Да написал я ему письмо, предложил встретиться, вспомнить былые времена, но, — старичок смущенно закряхтел, — ответа не получил. Такое часто бывает. А я не из тех, кто в друзья, знаменитостям набивается. Нет, так нет.
— А если бы вы встретились, вы бы его узнали?
— Наверно, — пожал плечами старичок, — у меня память хорошая, по фотографии, не узнал, а при личной встрече обязательно вспомнил бы.
— А вы фотографию мне на время не отдадите?
— Для экспертизы? — прищурился старичок.
— Для выставки, —
— А он что еще работает? — удивился старичок.
— Преподает. Консультирует.
— А меня списали, — загрустил старичок, — только и осталось, что воспоминаниям предаваться, да к врачам ходить, на здоровье жаловаться. «Жизнь моя! Иль ты приснилась мне?» — процитировал Есенина старичок. — Знаете, юноша, я вам открою стариковскую тайну, если мы ворчим и ругаем вас молодых, то это просто мы вам завидуем, и напоминаем, что мы тоже молодыми были, — старичок подмигнул Торшину и добавил, — И вас старость не минует, если конечно вас, Боги не возлюбят.
«Утешил, а то мы сами этого не знаем, нет, точно въедливый старичок. Знать, то знаем, — мысленно одернул себя Торшин, возвращаясь в гостиницу, — а вот почувствовать, еще не пришлось. Знать и чувствовать все-таки разные вещи. И чего это меня на философию потянуло? А все старик виноват, угостил коньяком, раз рюмка, два, три и все, готов философствовать. Что-то многовато я пить стал, а все оперативная необходимость, — весело и беззаботно, улыбнулся своим мыслям Торшин, идущая ему навстречу девушка приняла улыбку на свой счет и, в ответ призывно заулыбалась, — очень интересная эта штука, оперативная необходимость» — решил Торшин, и подошел к девушке, знакомится. «Жена далеко, дело сделано, надо же легенду о научном сотруднике музея в массы распространять» — Торшин себя, и оправдал и мотивировал интерес к прекрасному полу, служебной необходимостью.
— Саша, — представилась девушка, в ответ на его заигрывание, — Я из Ленинграда приехала, в отпуск, у моря отдохнуть, — и выжидающе посмотрела на него.
— Алексей, я историк, здесь в командировке, материалы для выставки собираю, — начал он озвучивать свою легенду, вот именно, не врать доверчивой девушке, а мотивировать свое присутствие в городе.
— Надо же какое совпадение, — изумилась девушка, — я тоже историк-архивист. А вы Леша, какой институт заканчивали?
«О черт! Второй прокол сегодня, — расстроился Торшин, который до призыва в армию подавал документы в институт, и конечно с треском провалился на экзаменах. Исторический, на котором он мечтал учиться, был самый «блатной» факультет в области, и абы кого в эту кузницу, будущих комсомольских кадров, не принимали, а он до службы был именно из категории, абы кто.
— Исторический факультет пединститута в Ярославле, — ответил на вопрос Торшин, и пополнил неисчислимые ряды российских самозванцев, правда, до Отрепьева, Пугачева и Хлестакова, ему было, не дотянутся, но с другими менее известными он вполне мог встать почти вровень.
— А в чем вы специализируетесь, какая из исторических дисциплин вам ближе? — девушка искала общую тему для разговора, что бы потом ненароком перейти к самой главной теме, ну в общем чтобы спать вместе, то есть совсем даже и не спать, Саша совсем запуталась в формулировках. Все-таки не с первым попавшимся, а с коллегой, духовная близость, знаете ли, становится более глубокой, после близости иного рода, рассуждала девушка Саша.
— Саша! Единственная история, которая меня волнует в данный момент, это история наших отношений, — не дал себя разоблачить Торшин. Вот так и копится бесценное золото опыта оперативной работы. Из любой ситуации, уметь найти достойный выход. Тем более достойный выход, был очень приятным, и явно не возражал, против небольшого приключения.
«Нет, что не говорите, а интеллигента, человека большой культуры, сразу видно, — так определила для себя, Торшина, девушка Саша, — тем более он симпатичный, — заметила она, — в конце концов, это, ничему не обязывает и, потом будет, что вспомнить, — подумала она, — вот только бы он не подкачал, и не оказался бы, слишком интеллигентен». Мысль девушки металась от сомнения до надежды, от надежды, до почти полной уверенности. Безусловные и условные рефлексы Саши молнией очертили круг и, демонстрируя частичную зависимость человека от природы, вернулись к исходной. «Фрейд был все-таки прав, как бы не утверждали, обратное классики марксизма» — думала образованная и интеллигентная девушка Саша, она была еще в состоянии, между делом, подвергнуть критики марксизм — ленинизм и, вспомнить австрийского доктора. Отпуск у нее заканчивался, а еще не вся программа была выполнена. Саша взглянула на Торшина и сразу успокоилась, по нему было видно, что он знаком с Фрейдом и, не будет весь вечер читать ей, сонеты Шекспира, а сразу перейдет к новеллам Боккаччо.
После нежного общения с девушкой ищущей приключений, Торшин под утро вернулся в номер, принял душ, развалился в кровати. «Нет, день нормально прошел, все, что надо выяснил, фотографию нашел, честное слово в оперативной работе есть свои прелести, а когда капитан вернется, можно и домой возвращаться» — успел подумать он и провалился в здоровый, счастливый, без сновидений сон.
— В Херсонесе никаких следов Ефимов не оставил, — вечером приехал из Херсонеса, загорелый, довольный, но усталый Ивлев, сидя в номере, рассказывал, — Представляешь, следов эллинского полиса первого века от Рождества Христова достаточно, а вот данных о пребывании в 1917–1920 гг. семьи Ефимовых в архивах города Херсонеса, нет, в городе его никто не помнит. Все ссылаются на революционный бардак, и гражданскую войну. Автомобильная рота шестой армии, в которой, по словам Ефимова, он служил в 1920 г., расформирована в 1921году. Тогда после взятия Крыма, массовая демобилизация в Красной армии началась, пяти миллионную армию до пятисот тысяч сократили. И никаких документов кто служил, куда демобилизовался, нет. Отдел, что беспризорниками занимался в 1918 г. вообще учета детей не вел. Все что мы имеем, это одна фотография, и воспоминания одноклассника. Все. Период жизни Ефимова 1917–1921год, до тех пор, пока он в 1921 году, не объявился в Петрограде, никаких документальных и свидетельских подтверждений не имеет. Пустота в четыре года.
— И что делать будем, домой возвращаемся? — Торшин, налил товарищу стакан сухого красного вина, тот кивком головы поблагодарил, выпил.
— Я Всеволодову уже доложил, по телефону, он нас в Питер отправляет, дальше работать, по биографии, классика.
— А не проще его сестру и брата найти?
— Думаешь, ты один такой умный? — спросил Ивлев с иронией, — Нашли его сестру. Вернее ее могилу. Она, еще два года назад умерла, фотографий брата у нее нет, и не было, со слов близких, никаких отношений с Ефимовым она не поддерживала. По воспоминаниям ее детей, она всегда говорила, что оба ее брата пропали во время гражданской войны. Отец, с их матерью развелся в 1917 г. и уехал неизвестно куда. Мать их в Херсонесе, замуж вышла якобы за красного командира, детей оставила, у родственницы, а сама с мужем уехала. Кто муж, куда уехала неизвестно. Следов младшего брата, найти не могут. Вероятно, он погиб. Все, пойдем искупаемся, закажем билеты в Ленинград и, говорим Черному морю до свиданья.
Ленинград, встретил их сырым балтийским ветром, свинцовым небом и моросящим дождем. В гостинице разместились, заехали в областное управление КГБ по Ленинградской области, представились.
Архивный учет, и культура хранения документов, в этом городе стояли на высоком уровне. Два дня и все документы, относящиеся к периоду жизни Ефимова в Петрограде — Ленинграде, представлены. Коллеги из Ленинградского управления вопросов не задавали, но помогли здорово, документы в архивах, собрали их негласные сотрудники. Так, что объяснять и камуфлировать интерес к личности Ефимова не пришлось. Им осталось только опросить, людей знавших Ефимова. Теперь при встречах, они представлялись сотрудниками издательства готовившего выпустить в свет собрание сочинений писателя, и подбиравших биографический материал, для написания вступительной статьи. Вот только мало осталось тех, кто знал Ефимова в его первые годы жизни в Петрограде, война, блокада, возраст, выбили это поколение. Из учителей, Ефимова, его первых научных руководителей, на этом свете уже никого не было. Обойдя всех кого, нашли, Ивлев и Торшин, по памяти записывали рассказы. Реконструировали, по отдельным костям — воспоминаний, скелет — биографии, так бы наверно выразился бы ученый — палеонтолог Ефимов. По опубликованным воспоминаниям Ефимова, и по его анкете, он прибыл в Петроград в 1921году, учился в школе, затем в мореходных классах, в университете, и начал работу в Геологическом музее.
«Да я учился в школе второй ступени в 1921 г. Знал ли Я, Ефимов в школе? Нет, не помню такого. Вы знаете, много времени прошло. Нет, по фотографии не узнаю. Очень жаль, что не могу вам помочь» — это рассказ бывшего соученика Ефимова, выпускника школы второй ступени, где в 1921–1923 году учился Ефимов, единственного ученика, которого с трудом отыскал Торшин.
«Ефимов? Нет, не помню, чтобы с нами учился такой, — это показания бывшего выпускника Петроградских мореходных классов, — но может он, в другой группе учился, в нашей его точно не было».