Над пропастью по лезвию меча
Шрифт:
— Иди, — сурово нахмурилась на бизнес — адъютанта Змея, — меня в течение часа не с кем кроме Президента не соединять.
Бизнес — адъютант, повторила «поворот кругом» пошла к двери, я ей вслед посмотрел, а бедрами девочка чуть покачивать стала.
Слава Аллаху! Воистину Он Милостивый и Милосердный!
Преисполнен Он любви к нам.
И дал Он мужчине — женщину, а женщине — мужчину,
и повелел им любить друг друга.
Все эти бизнес — леди и прочие прибамбасы, это только макияж для работы, мимикрия можно сказать, чтобы не сожрали. А женщина пусть женщиной и остается, желанной, и требующей от мужчины этого
Маша мой взгляд перехватила, с ласковой насмешкой похвалила:
— Кобель!
Точно Леша про нее сказал, отличная она девчонка. Из кожи змеиной вылезла, принцессой, опять обернулась. А годы? Да и… с ними. Осталась ты Маша и принцессой, и прекрасной женщиной. И замок твой, под офис заколдованный, тебя не испортил, душу не изгадил.
Я преспокойно, закурил, подвинул пепельницу поближе, и всем своим видом показал, что полностью в змеином логове освоился.
— Как он? — спросила Маша.
— Кто? — стал прикидываться я.
— Я вот тебе, сейчас кофе, на башку вылью, — по родственному пригрозила Маша, озорством блеснул ее взгляд, — Не придуривайся! Леша как?
— Пьет пиво, по телевизору смотрит футбол, живот отрастил, подтяжки носит, — начал рассказывать я принцессе о рыцаре, — пенсия нормальная, подрабатывает, с сумой не стоит, не побирается. В общем по возрасту.
— Пиво, футбол, живот, пенсия, — растерянно повторила Маша, представив картину. А что же ты ждала, голубушка? Годы то идут! Но Маша тут же уверенно, заявила, — Не ври мне, не надо! Если бы только так было, то что бы ты тут делал? Так бы он тебе, все, про нас, и рассказал.
А интуиция, у нее будь здоров, не зря в бизнесе преуспела.
— Он Маша тебя вспоминает, думаю, он любит тебя, или воспоминание о тебе. Точно не знаю.
— У него уж внуки, поди? — пригорюнилась принцесса, и тут же расцвела, похвасталась, — у меня так двое.
— Один он живет.
— Да?! — оживилась Маша, — Ты точно знаешь? — Поникла, — Да какая теперь разница. Жизнь то почти прожита. — Спросила меня, — А ты что Ефимова, то сюда приплел?
— Маша, ты Ефимова, на юбилее отца видела! Расскажи, что запомнила, я материалы по нему собираю. Помоги если можешь.
— Помоги! — усмехнулась Маша, — Да я, тогда как пьяная от любви была, кроме Лешки не на кого особенно и не смотрела, да и не помню ничего, а то, что помню, тебя не касается. — Маша глянула на мое вытянувшееся лицо, сжалилась, — С Лешей, старичок какой то был, что-то он Ефимову сказал, тот ответил, как шаровая молния по комнате пролетела и взорвалась. У Антона Ивановича настроение сильно испортилось, только он виду не подавал. Я это по тому и запомнила, что Леша рядом был, и не то чтобы слушал, а настроен был уловить эту самую молнию. Потом отец, рассказал, что Ефимова подозревали в шпионаже.
— А ты не веришь?
— Да какая мне была разница! — с горечью сказала Маша, — у меня тогда душа как разрезанная была. Знала я, что врал Лешка, в телеграмме своей, только понять не могла почему, я же видела, что любит. Мама через своих знакомых все выведала. Про жену беременную, что сам отказался Леша дальше встречи продолжать, и что услали его за границу. Мама, когда узнала, что не было у нас, как сейчас говорят секса, сказала, что он как порядочный человек поступил. Только я все равно простить его не могла. Через год замуж вышла, с мужем спала, детей рожала, любовников заводила, да все не то.
— Маш! Не горюй, может все и к лучшему, — жаль, мне ее стало, захотелось утешить, — Представляешь, что было бы
— Что? — без всякого интереса спросила, не до Шекспира, было Принцессе.
— Джульета, каждый год рожала детей, тогда предохранятся толком не умели, беременность, роды, дети всю ее юность и красоту, быстро бы высосали. Превратилась бы она, в толстую, вечно занятую сварливую бабу. Ромео, стал бы пить вино, и задирать подолы молодым служанкам. Вот тогда бы и были основания написать, что нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульете. А так их любовь, юность и красота, остались неизменными, прекрасными, и волнуют нас, а потом будут волновать наших детей, внуков, и так до скончания времен. У тебя, может эти твои воспоминания, самыми прекрасными остались, самыми чистыми, грязью жизни не залапанные.
— Дурак ты! — всплеснула руками Маша, — и вы все мужики дураки, фантазеры, в жизни ничего не понимаете. Все выдумываете себе! А жизнь то, она проще. Любовь, дети, и близкий человек рядом. Все! Остальное только средство это обеспечить. Вот ты женат?
— Да.
— Дети есть?
— Сын.
— Ну и как живешь?
— Нормально.
— Вот это и есть самое главное. Запомни это дурачок! — засмеялась Маша, и неожиданно, пригласила, — Приходи сегодня вечером в гости, я тебя с внуками познакомлю, пирожками накормлю. А пока извини, у меня работа.
— Спасибо, — я был благодарен принцессе и разговор и за приглашение, и даже за нотацию, — Но я, уезжаю, домой, поезд через три часа.
— Тогда удачи! — Маша встала, проводила меня до двери кабинета, — Спасибо, что зашел, а за ругань, уж прости.
Я открыл дверь, помедлил и решился:
— Маш! Жизнь не кончается, — я достал из кармана вновь купленного пиджака листок бумаги, передал ей, — здесь Лешин телефон.
Эпилог
В который раз, я перечитываю, произведения Ефимова, вспоминаю услышанные рассказы, и не знаю чему верить. Смотрю на фотографию Ефимова, с карточки смотрит на меня, красивый, волевой, умный, уверенный в себе человек. Думаю, о его жизни, и о жизни людей, чья судьба, пересеклась с его судьбой. Господи! Это ж, сколько лет прошло! Вот и меня, уже в третьем тысячелетии, осколком зацепили, воспоминания о нем. И в своем рассказе об этом человеке, и о других людях, я попытался пройти по лезвию меча над пропастью своей и чужой памяти. Как получилось, не мне судить. Но, чтобы там не было, живут его книги, а значит и он вместе с ними. Ну что ж, тогда пусть хотя бы на этих страницах, живут и те, чья судьба так странно изменилась, после знакомства с ним. Я думаю, нет, я уверен, что они это заслужили. Аминь!
P.S. Не могу не вспомнить еще одного героя, о котором, коротко упомянул в начале своего рассказа. Может, вспомните? Генрих Мюллер, спец по активным допросам, мой сослуживец по Афганистану. Получил от него электронное письмо, из Германии, куда он эмигрировал в 1990 году, прочитав несколько моих, ранее написанных рассказов, он их с истинно тевтонской беспощадностью растерзал, своими критическими замечаниями. И совсем «убил» меня замечанием, что пишу, я также как служил, а служил я, по его мнению хреново. В свою защиту могу только напомнить, что мы и тогда в Афгане, друг друга терпеть не могли. В конце письма Мюллер — «Гестапо», сообщил, что живет он фатерлянде хорошо, а работает в обществе по охране и защите животных. Вот так-то. Защитник. В аду наверно все черти смеются. А иные полагают, что неожиданное только в книгах встречается!