Над пропастью во ржи
Шрифт:
Мне казалось, что Экли не спит и все слышит. Я прошел через душевую в его комнату посмотреть, что он там делает. Я к нему редко заходил. У него всегда чем-то воняло – уж очень он был нечистоплотный.
7
Через занавески в душевой чуть-чуть пробивался свет из нашей комнаты, и я видел, что он лежит в постели. Но я отлично знал, что он не спит.
– Экли? – говорю. – Ты не спишь?
– Нет.
Было темно, и я споткнулся о чей-то башмак и чуть не полетел через голову. Экли приподнялся на подушке, оперся на локоть. У него все лицо было намазано чем-то белым от прыщей. В темноте он был похож на привидение.
– Ты что делаешь? – спрашиваю.
– То есть как это – что я делаю? Хотел уснуть, а вы, черти, подняли тарарам. Из-за чего вы дрались?
– Где тут свет? – Я никак не мог найти выключатель. Шарил по всей стене – ну никак.
– А зачем тебе свет?.. Ты руку держишь у выключателя.
Я нашел выключатель и зажег свет. Экли заслонил лицо рукой, чтоб свет не резал ему глаза.
– О ч-черт! – сказал он. – Что с тобой? – Он увидел на мне кровь.
– Поцапались немножко со Стрэдлейтером, – говорю. Потом сел на пол. Никогда у них в комнате не было стульев. Не знаю, что они с ними делали.
– Слушай, хочешь, сыграем разок в канасту2? – говорю.
Он страшно увлекался канастой.
– Да у тебя до сих пор кровь идет! Ты бы приложил что-нибудь.
– Само пройдет. Ну как, сыграем в канасту или нет?
– С ума сошел – канаста! Да ты знаешь, который час?
– Еще не поздно. Часов одиннадцать, полдвенадцатого!
– Это, по-твоему, не поздно? – говорит Экли. – Слушай, мне завтра вставать рано, я в церковь иду, черт подери! А вы, дьяволы, подняли бучу среди ночи. Хоть скажи, из-за чего вы подрались?
– Долго рассказывать. Тебе будет скучно слушать, Экли. Видишь, как я о тебе забочусь! – Я с ним никогда не говорил о своих личных делах. Во-первых, он был еще глупее Стрэдлейтера. Стрэдлейтер по сравнению с ним был настоящий гений. – Знаешь что, – говорю, – можно мне эту ночь спать на кровати Эла? Он до завтрашнего вечера не вернется.
Я знал, что Эл не вернется. Он каждую субботу уезжал домой.
– А черт его знает, когда он вернется, – говорит Экли.
Фу, до чего он мне надоел!
– То есть как это? – говорю. – Ты же знаешь, что он в воскресенье до вечера никогда не приезжает.
– Знаю, но как я могу сказать – спи, пожалуйста, на его кровати! Разве полагается так делать?
Убил! Я протянул руку, все еще сидя на полу, и похлопал его, дурака, по плечу.
– Ты – принц, Экли, детка, – говорю. – Ты знаешь это или нет?
– Нет, правда, не могу же я просто сказать человеку – спи на чужой кровати.
– Ты – настоящий принц. Ты джентльмен и ученый, дитя мое! – сказал я. А может быть, он и был ученый. – У тебя случайно нет сигарет? Если нет – я умру!
– Нет у меня ничего. Слушай, из-за чего началась драка?
Но я ему не ответил. Я только встал и подошел к окну. Мне вдруг стало так тоскливо. Подохнуть хотелось, честное слово.
– Из-за чего же вы подрались? – в который раз спросил Экли. Он мог душу вымотать из человека.
– Из-за тебя, – говорю.
– Что за черт? Как это из-за меня?
– Да, я защищал твою честь. Стрэдлейтер сказал, что ты гнусная личность. Не мог же я ему спустить такую дерзость!
Он как подскочит!
– Нет, ей-богу? Это правда? Он так и сказал?
Но тут я ему объяснил, что шучу, а потом лег на кровать Эла. Ох, до чего же мне было плохо! Такая тоска, ужасно.
– У вас тут воняет, – говорю. – Отсюда слышно, как твои носки воняют. Ты их отдаешь в стирку или нет?
– Не нравится – иди знаешь куда! – сказал Экли. Вот уж ума палата! – Может быть, потушишь свет, черт возьми?
Но я не сразу потушил. Я лежал на чужой кровати и думал про Джейн и про все, что было. Я просто с ума сходил, как только представлял себе ее со Стрэдлейтером в машине этого толстозадого Эда Бэнки. Как подумаю – так хочется выбросится в окошко. Вы-то не знаете Стрэдлейтера, вам ничего, а я его знаю. Все ребята в Пэнси только трепались, что путаются с девчонками, как Экли, например, а вот Стрэдлейтер и вправду путался. Я сам был знаком с двумя девицами, с которыми он путался. Верно говорю.
– Расскажи мне свою биографию, Экли, детка, наверно, это увлекательно! – говорю.
– Да потуши ты этот чертов свет! Мне завтра утром в церковь, понимаешь?
Я встал, потушил свет – раз ему так хочется. Потом опять лег на кровать Эла.
– Ты что – собираешься спать тут? – спросил Экли. Да, радушный хозяин, ничего не скажешь.
– Не знаю. Может быть. Не волнуйся.
– Да я не волнуюсь, только будет ужасно неприятно, если Эл вдруг вернется, а у него на кровати спят…
– Успокойся. Не буду я тут спать. Не бойся, не злоупотреблю твоим гостеприимством.
Минуты через две он уже храпел как оголтелый. А я лежал в темноте и старался не думать про Джейн и Стрэдлейтера в машине этого проклятого Эда Бэнки. Но я не мог не думать. Плохо то, что я знал, какой подход у этого проклятого Стрэдлейтера. Мне от этого становилось еще хуже. Один раз мы с ним оба сидели с девушками в машине того же Эда. Стрэдлейтер со своей девушкой сидел сзади, а я – впереди. Ох, и подход у него был, у этого черта! Он начинал с того, что охмурял свою барышню этаким тихим, нежным, ужасно и с к р е н н и м голосом, как будто он был не только очень красивый малый, но еще и хороший, и с к р е н н и й человек. Меня чуть не стошнило, когда я услышал, как он разговаривает. Девушка все повторяла: «Нет, не надо… Пожалуйста, не надо. Не надо…» Но Стрэдлейтер все уговаривал ее, голос у него был, как у президента Линкольна, ужасно честный, искренний, и вдруг наступила жуткая тишина. Страшно неловко. Не знаю, спутался он в тот раз с этой девушкой или нет. Но к тому шло. Безусловно, шло.
Я лежал и старался не думать и вдруг услышал, что этот дурак Стрэдлейтер вернулся из умывалки в нашу комнату. Слышно было, как он убирает свои поганые мыльницы и щетки и открывает окно. Он обожал свежий воздух. Потом он потушил свет. Он и не взглянул, тут я или нет.
Даже за окном было тоскливо. Ни машин, ничего. Мне стало так одиноко, так плохо, что я решил разбудить Экли.
– Эй, Экли! – сказал я шепотом, чтобы Стрэдлейтер не услыхал.
Но Экли ничего не слышал.
– Эй, Экли!