Над рекой Березой
Шрифт:
Обо всём этом мы подробно рассказали Соломатину и моему отцу. Они внимательно выслушали, и тут же Андрей Константинович начал нас отчитывать:
— Кто вам дал право самостоятельно вступать в контакты с неизвестными людьми? Своими необдуманными поступками вы можете погубить себя, всех нас и все дело. Где дисциплина? Где чувство ответственности?
— Это никуда не годится, — поддержал Соломатина отец.
— Ведь мы хотели сделать как лучше, — заикнулся было Саша, но это еще больше рассердило комиссара.
— Без
— Даем честное слово, что больше с нами такого не случится, — пообещали мы.
— Вот так будет лучше. А теперь давайте поговорим о военнопленных. Ты, Леонид Васильевич, — обратился Соломатин к отцу, — говоришь, что об этой группе тебе кое-что известно?
— Да, я имею сведения, что все они вместе с охраной, за исключением, конечно, немца, хотят уйти в лес и влиться в партизанский отряд.
— Тогда надо с ними связаться, — решил Соломатин. — По-видимому, люди надеются с помощью подполья вырваться из плена. А то, что немец оказался таким человечным, только нам на руку.
Комиссар тут же написал письмо Василию Семенову и вручил его нам для передачи.
Вскоре Семенов передал нам тетрадь, в которой подробно характеризовался каждый член рабочей команды и русской охраны. Семенов писал, что старший конвоир немец Иоганн исключительно добродушный и беспечный солдат. О русских конвоирах сообщалось, что все они поступили на службу к гитлеровцам лишь для того, чтобы получить оружие и иметь возможность продолжать вести с ними борьбу. И охрана, и военнопленные разрабатывают план побега.
Через день Василий Семенов под конвоем Николая Матюшенко пришел к нам домой, где встретился с отцом. Эта беседа окончательно убедила подпольщиков в том, что группа военнопленных стремится быстрее освободиться из плена, чтобы сражаться с фашистами.
С этого дня мы ежедневно передавали пленным сводки Совинформбюро и листовки, которые они распространяли среди узников лагеря.
В конце марта 1942 года Семенов и Матюшенко вдруг сообщили, что их немец Иоганн собирается ехать в Германию, старшим конвоиром могли назначить настоящего фашиста. Поэтому они просили разрешения на уход из города немедленно.
Борисовское подполье не имело намерения вооружать и в ближайшее время выводить эту группу в лес. Через нее рассчитывали вести большую работу среди военнопленных, заключенных в большом лагере на Гливенской улице. Но когда мы с Сашей рассказали отцу и Соломатину о сообщении наших новых друзей, они дали согласие на отправку группы в партизанский отряд.
Окончательный план побега разрабатывался моим отцом вместе с Семеновым и Матюшенко у нас дома. Было решено, что вся партия военнопленных выедет из города на той машине, которая доставляет их на работу. До деревни Ухолода сопровождать
В один из солнечных весенних дней, когда Иоганн, как обычно, пошел в город, к нашему тайнику в карьерах подъехала крытая брезентом грузовая машина. За рулем сидел Матюшенко. Двое его товарищей, одетых в зеленые шинели, погрузили в кузов три ручных пулемета, двадцать три винтовки, полсотни гранат и три ящика патронов. Сделано это было так быстро и ловко, что мы и глазом не успели моргнуть, как наш подземный склад оказался пустым. Людей поблизости не было, а если кто и проходил мимо, то не обращал внимания на трех солдат, копошившихся около большого грузовика.
Машина подъехала к котловану, где ее с нетерпением ждали будущие партизаны. На чистку и зарядку оружия понадобилось не более тридцати минут. Все двадцать три человека заняли свои места в просторном кузове. По бокам и около заднего борта расселись охранники, одетые в немецкие шинели. Ручные пулеметы и винтовки, поставленные на боевой взвод, были уложены на дно машины и прикрыты телогрейками. В кармане у каждого лежало по гранате.
Вместе с Семеновым и Матюшенко в кабину семитонки забрался и я. Перед тем как нажать на стартер, Семенов приказал:
— По городу едем на предельной скорости. Небольшая остановка на мосту, где Матюшенко объяснит часовым, что везет пленных на торфоразработки. Если машину попытаются задержать — откроем огонь из пулеметов и забросаем охрану гранатами. В случае преследования — ураганный огонь по машинам и мотоциклистам.
— Главное, товарищи, проскочить через Березину, — закончил Василий.
И вот грузовик подъехал к мосту. Гитлеровец из охраны поднял руку, приказывая остановиться. Семенов резко затормозил.
Матюшенко, сидевший рядом с Василием в кабине, показал старшему караула удостоверение и на немецком языке объяснил, куда везет пленных. Фашист, по-видимому, остался доволен разъяснениями и без особого внимания заглянул в кузов, где готовые к бою сидели военнопленные и русские конвоиры. Не заинтересовал часового и я, поскольку Матюшенко сказал ему, что подвозит мальчишку домой. Солдат поднял шлагбаум, махнул рукой и крикнул:
— Русише, арбайтен!
Он и не подозревал, что промедление с такой командой стоило бы ему жизни.
— Ух, проскочили! — раздался вздох облегчения, когда машина с моста выехала на широкую магистраль Минск — Москва и, набирая скорость, понеслась по гладкой асфальтированной дороге.
Проводив своих старших товарищей до густого ухолодонского леса, я стал собираться в обратный путь. Бойцы жали мне руку, обнимали, и каждый желал скорой встречи в партизанах. Последними подошли Семенов и Матюшенко:
— Большое спасибо за помощь, мы этого никогда не забудем. До встречи в партизанском отряде!