Надежда дракона
Шрифт:
Разговор прекращается, когда все смотрят в его сторону. Илладон лежит посреди комнаты и смотрит на всех широко открытыми глазами со своего крошечного чешуйчатого живота. Он улыбается, затем машет крыльями. Мое сердце тает, когда звук охов и ахов наполняет комнату. Илладон милый, слишком милый, чтобы описать словами.
Калиста подходит к своему ребенку и становится на колени. Лейдон смотрит, сияя от гордости, его большие руки скрещены на груди. Все ждут повторения выступления. Единственный звук — шуршание крошечного
— Ты хочешь перевернуться?
Калиста спрашивает ребенка.
Илладон хихикает.
— Вот, позволь мне помочь тебе, — говорит его мать.
Она берет Илладона и осторожно переворачивает его на спину. Его коренастые ноги качаются взад-вперед, когда он изо всех сил пытается вернуться на живот. На его лице появляется сосредоточенное выражение. То, как его маленькие брови нахмурены, заставляет его чешуйки ловить свет, образуя радугу цветов. Он смотрит на свою мать.
— Давай, малыш, — подбадривает его Калиста.
Я задерживаю дыхание, не осознавая этого. Все ждут, это особенный момент, и мы собираемся разделить его вместе. Илладон хрюкает, потом шипит, потом переворачивается на бок. Волнение нарастает во мне до тех пор, пока я не чувствую, что взорвусь. Внутри я подбадриваю его.
— Давай, сынок, — говорит Лэйдон, его голос наполняется гордостью.
Крылья Илладона упираются в пол. Он подталкивает себя руками и крыльями. Его крошечный язычок выскакивает между губ, затем его рука оказывается под ним и плавно перекатывается обратно на живот.
Зал взрывается аплодисментами. Илладон выглядит пораженным, не понимая, из-за чего весь этот переполох. Он хмурится, и на мгновение ему становится страшно, затем я вижу, как его глаза встречаются с отцом, и он улыбается. Видно, что он любит быть в центре внимания.
— Хорошо постарался, малыш, — говорит Калиста.
Илладон возвращается к самодельным игрушкам, которые все для него принесли. Калиста поднимается и поворачивается обратно к Амаре.
— В любом случае, Амара, постельный режим — единственный выход.
— Еще одна причина, по которой это место отстой, — говорит Амара.
Самцы змай переглядываются.
— Но у тебя есть я, — говорит Шидан, пытаясь поднять настроение.
— Это точно, — соглашается Амара, вздыхая. — Это не значит, что я не хочу, чтобы остальная планета не страдала также как я.
— Добро пожаловать на Вулкан, — говорит Калиста, пожимая плечами.
— Это Галлифрей! — кричит Джоли из своей постели.
— Вы обе ошибаетесь, это ад, — говорит Амара. — Хорошо только то, что я была очень плохой девочкой.
Амара ухмыляется Шидану и страстно целует его. Только тогда я замечаю, что Астарот стоит в стороне от группы. Сомневаюсь, что другие его вообще видят. Может быть, это просто один изгой увидел
— Кто-нибудь знает, где Розалинда? — спрашивает Мэй.
— Я сказала Леди-генералу, что мы собираемся вместе, — отвечает Инга. — Она сказала, что зайдет.
Меня тянет к Астароту. Пустота окружает его. Он улыбается, кивает, другие мужчины говорят, но он остается в стороне.
Инга садится рядом со мной.
— Ты в порядке? — она спрашивает.
Вздрогнув, я оглядываюсь.
— Что ты имеешь в виду?
Инга пожимает плечами.
— Думаю, ничего. Я имею в виду…
То, куда ведёт разговор, привлекает моё внимание.
— Что, Инга? — спрашиваю я, сохраняя голос мягким.
Гул разговоров продолжается. Это жизнь, жизнь, какой мы её знаем сейчас. Люди приспосабливаются к нашим новым обстоятельствам. Нет больше ни баров, ни ресторанов для ужина, но эти небольшие посиделки становятся обычным явлением среди выживших.
— Просто, я не хочу, о, я не знаю.
— Хорошо, ты меня зацепила. Не знаешь что? Что ты хочешь сказать?
— Ну, на корабле ты была… ну, знаешь.
— Бродягой? — уточняю.
Инга краснеет, рассказывая мне этим всё, что мне нужно знать. Гнев вспыхивает, раскалённый добела, но уходит так же быстро, как и приходит. Это старая я. Изгой, та, кто никому и ни чему не принадлежит. Я смотрю, ожидая, что она скажет то, что хочет сказать. Подтвердит или опровергнет.
— Да, — говорит она, каким-то образом она приобретает еще более глубокий оттенок красного.
— Была, — соглашаюсь я. — И что?
— Я просто… я ничего не имела в виду. Я просто хотела узнать, как ты.
Я улыбаюсь, и румянец на её лице светлеет. Она выдыхает явно от облегчения, что я не злюсь.
— Спасибо, — говорю я. — Это мило.
— Я… конечно, — говорит она, спотыкаясь на словах.
— У меня все хорошо.
— Как это было? — она спрашивает. — Не могу представить, как тебе должно быть было тяжело.
Покачав головой, я улыбаюсь, но боль внутри всё ещё там. Глубокая рана от знания, что мир, в котором ты живешь, не принимает тебя. Не могу отрицать, что это оставило во мне след.
— У меня была мама, — говорю я.
— Да? Я думала, что все бродяги…
Я киваю.
— Просто моя настоящая мама умерла, рожая меня. Доктор, которая приняла меня, она усыновила меня и воспитала как своего собственного.
— О, это очень мило, — говорит Инга.
Я пожимаю плечами.
— Она была хорошей женщиной.
— Я рада, что у тебя был кто-то.
Любой другой обидел бы меня этим заявлением. Я слышала это раньше, и это всегда меня злило, но Инга такая искренняя, такая настоящая, её забота и доброта обволакивают меня.