Надежда семьи
Шрифт:
— Одна беда! — сказала Маша, окончив свой длинный рассказ. — Мне надо купить ужасно много книг. Посмотрите, папенька, какой длинный список: я думаю, это будет очень дорого!
— Не заботься об этом, дружок, — успокоил дочь Иван Алексеевич, — новые книги, правда, дороги, но я тебе куплю подержанные у букинистов — тебе ведь это ничего?
— Конечно, не все ли равно по каким книгам учиться! — проговорила Маша с подавленным вздохом.
Тотчас после обеда Иван Алексеевич отправился закупать книги. Долго пришлось ему ходить от одного букиниста к другому, пока наконец он приобрел на свои скудные средства все, что было нужно. Он вернулся домой утомленный и передал Маше толстую пачку книг. Книги эти были по большей
На следующий день она пришла в гимназию до начала классов и, чтобы не терять времени, тотчас начала повторять заданный урок.
— Что это такое? — вдруг обратилась к ней сидевшая рядом с нею девочка. — Ты говорила вчера, что твоя фамилия Смирнова, а на географии у тебя написано Разумовский! Это не твоя книга?
— Нет, моя! — сильно покраснев, ответила Маша.
— А на русской грамматике у нее написано Федотова! — подхватила другая соседка Маши. — Ты, верно, ходила по всем своим знакомым да собирала книги, какую кто даст?
Если бы Маша была поумнее, она прямо объяснила бы подругам, в чем дело, и без труда доказала бы им, как глупы их насмешки; но у нее не хватило на это ни смелости, ни догадливости. Она сконфузилась, растерялась и своим смущенным видом еще больше подзадорила насмешниц.
— И не стыдно тебе с такими книгами ходить в гимназию! — вскричала третья девочка, подошедшая к говорившим. — Посмотрите-ка, что за гадость! — Она брезгливо приподняла со стола одну из книг Маши, действительно отличавшуюся особенным обилием чернильных и всяких других пятен, и показала ее собравшимся подругам.
— Господи! Я три года хожу в гимназию, а у меня нет ни одной такой запачканной книги! — заметила одна из девочек. — Как это ты можешь так пачкать свои вещи?
— Это совсем не я испачкала! — чуть не со слезами вскричала Маша. — Оставьте, пожалуйста, мои вещи в покое, что вам до них за дело?
Она сердито вырвала грязную книгу из рук девочки и принялась поспешно прятать все свои вещи в парту.
— Если не ты испачкала книги, значит, они не твои? — не унимались девочки.
— Тебе их дали Христа ради?
— Ты их купила на толкучке?
— Уж если ты покупаешь на толкучке книги, так могла бы заодно купить себе там и шерстяное платье: как это не стыдно ходить в гимназию в ситцевом платье, да еще в таком коротеньком! — презрительно заметила одна из старших девочек.
В эту минуту в комнату вошел учитель, и разговоры должны были прекратиться. Все девочки очень скоро позабыли и Машины книги, и свои недобрые замечания о них. Но Маша не могла забыть насмешек подруг. Уже много раз приходилось ей страдать от бедности, много лишений уже перенесла она в жизни, но никогда еще бедность не казалась ей такою неприятною, такою унизительною, как теперь. Она тщательно запрятала все свои вещи в парту и не решалась вынимать их оттуда, чтобы не подвергнуться новым насмешкам; она сравнивала свой наряд с нарядом других девочек и стыдилась своего ситцевого платья, точно какого-нибудь дурного дела. Желание ее сблизиться с подругами пропало. Некоторые из них пробовали заговаривать с ней, но она отвечала им так сухо и коротко, что у них пропала охота поддерживать разговор.
В этот вечер в семье Смирновых уже не слышно было веселых рассказов Маши. Она не хотела огорчать родителей, сообщив им о своей неприятности, а говорить о чем-нибудь постороннем у нее не хватало духу. Сославшись
«И неужели это мне в самом деле придется всегда ходить в ситцевых платьях и все надо мной будут смеяться?! Нет уж, надо, чтобы мама как-нибудь сшила мне шерстяное платье: я не хочу ходить в гимназию посмешищем для всех!» — С этими печальными мыслями заснула Маша поздно вечером.
Когда она проснулась на следующее утро, погода была отвратительная. Густые серые тучи покрывали все небо, шел мелкий, холодный дождь. У Маши не было теплого пальто. Она четыре года носила одно и то же драповое пальтецо; теперь оно было до того коротко и узко ей, что она не могла надеть его, и Елизавета Ивановна решила употребить его на теплое платье для младших детей. Маше она отдавала свое собственное пальто. Только его нужно было окрасить, так как от долгой носки оно порыжело, и перешить по фигуре девочки.
— Что, мама, мое пальто еще не готово? — спросила Маша, с грустью глядя в окно.
— Нет, голубчик, не готово, — озабоченно отвечала Елизавета Ивановна. — Я дважды ходила в красильню, обещали к завтрему непременно приготовить. Уж я, право, не знаю, как ты пойдешь в гимназию. Надень хоть мою кофту, ничего, что она старая, по крайней мере не вымокнешь!
— Ах, мама, мне стыдно идти в вашей кофте; она в заплатах, да и, главное, сидит на мне так гадко: рукава длинные, ворот мне широк!
— Что же делать, Машенька. Ты знаешь, что мы рады бы радешеньки одевать тебя хорошенько, мы не виноваты, что у нас средств не хватает! Все же лучше надеть хоть гадкую кофту, чем идти по такому дождю в одном платье!
Маша сознавала, что мать говорила правду. Она с тяжелым вздохом надела старую, неуклюже сидевшую на ней кофту и пошла в гимназию, с единственным желанием не встретить никого из подруг. Она шла быстрыми шагами, робко озираясь по сторонам; вот уже и дом гимназии, еще несколько шагов — и она у цели. «Слава богу, не видно никого из гимназисток: верно, еще очень рано!» Она несколько бодрее пошла вперед, но — ах! — только что она подошла к подъезду гимназии, у тротуара остановились извозчичьи дрожки, две девочки выпрыгнули из них и догнали ее на первых же ступенях лестницы.
— Кто это такой? — вскричала одна из них, заглядывая в лицо сконфуженной Маше. — Смирнова! Что это на тебе надето?
— Оставь ее! — прервала другая девочка. — У нее и книги чужие, и платьев, должно быть, также нет своих!
Обе девочки с громким смехом побежали наверх, а Маша, чувствуя себя униженной и оскорбленной, тихо поплелась за ними.
И этот день ее гимназической жизни был испорчен, как предыдущий. Она опять сторонилась подруг, боясь насмешек даже от тех из них, которые неспособны были оскорблять человека за то, что он беден; она опять не могла сосредоточить своего внимания на уроках учителей, не могла избавиться от тяжелых мыслей о своем несчастном положении.