Надежда умирает последней
Шрифт:
– Вы, без сомнения, правы, товарищ, – отвечал он.
– Прошел уже целый день, почему с нами до сих пор никто не связался? – шептала Вилли, сидя за покрытым клеенкой столом.
– Возможно, они пока не могут достаточно близко к нам подобраться, – сказал Гай.
– Или же они все еще изучают нас.
«Изучают, как и все остальные здесь», – думала Вилли, оглядывая шумное кафе. Одним взглядом она охватила столики, загроможденные кофейными чашками и суповыми тарелками, посетителей, сидящих в чаду готовки и сигарет, официантов, разносящих подносы с едой. «Все они наблюдают за
– Даже не знаю, долго ли я смогу терпеть эту роль туристки, – вздохнула она.
– Терпеть придется столько, сколько нужно. Чему-чему, а терпению в этой стране можно здорово научиться. Надо ждать и ловить удобный момент, использовать возникшую возможность.
– Двадцать лет ожидания – по-моему, достаточный срок.
– Вот это как раз то, что меня сильно беспокоит, – сказал он, хмурясь, – что спустя целых двадцать лет контора по-прежнему интересуется этим делом, почему, спрашивается.
– Возможно, они и не интересуются. И Тоби Вульф просто ошибся.
– Тоби никогда не ошибается, – ответил Гай, тревожно озираясь в переполненном помещении. – Есть еще что-то, что меня все еще беспокоит, и беспокоило с первого дня. Наша так называемая случайная встреча в Бангкоке. Мы оба вдруг задаем одни и те же вопросы, ищем одного и того же человека. – Он сделал паузу. – В дополнение к этакой легкой паранойе я ощущаю какое-то…
– Совпадение?
– Скорее предначертание.
Вилли покачала головой:
– Я не верю в судьбу.
– Придется поверить.
Он стал разглядывать сигаретный дым, сворачивающийся у потолка вокруг вентилятора.
– Такова эта страна. Она изменяет твое представление о реальности, лишает тебя чувства контроля. Ты начинаешь верить в то, что все события были заранее предначертаны и сопротивляться этому бесполезно. Словно бы твоя жизнь уже расписана по мелочам в какой-то книге, и книгу эту никак уже не перепишешь.
Их взгляды встретились.
– Я не верю в судьбу, Гай, – сказала Вилли спокойно, – и никогда не верила.
– А я и не прошу тебя верить.
– Я не верю в то, что наши пути непременно должны были пересечься. Они просто пересеклись, и все.
– И все-таки что-то нас свело ведь, называй это как хочешь: судьба, рок или кто-то все это подстроил нарочно.
Он наклонился к ней, не сводя с нее глаз.
– Из всех возможных и невозможных мест в этом мире мы
Они смотрели друг другу в глаза через завесу дыма. А она подумала: «Я знаю, какому инстинкту хочу отдаться я, – пойти с тобой обратно в гостиницу и отдаться тебе. Знаю, что потом пожалею, но это то, чего я хочу сейчас, а может, и хотела с самого первого дня знакомства».
Он протянул к ней руку, а она встретила ее своей рукой. Как только пальцы их соединились, словно бы какая-то волшебная цепь замкнулась вдруг, и словно так и должно было быть, и теперь эта связь вела их куда-то, не каждого в отдельности, но обоих вместе. Их ждали объятия, ждало ложе.
– Пойдем в номер, – прошептал он.
Она кивнула.
Между ними пропорхнула улыбка ожидания, улыбка, полная обещания. Она уже представила себе, как снимаются их рубашки, как расстегиваются ремни, как блестят вспотевшие плечи и спины. Она медленно отодвинула назад свой стул.
Но как только они поднялись из-за стола, до них донесся до боли знакомый голос.
Додж Гамильтон пробирался к ним через сумятицу столиков и, весь в поту и бледный, рухнул на стул рядом с ними.
– Какого хрена ты здесь делаешь? – воскликнул Гай в недоумении.
– Это еще хорошо, что я вообще есть, – сказал Гамильтон, проводя по лбу носовым платком. – Один из движков на нашем самолете дымил всю дорогу от Дананга. Ох, как мне не хотелось быть раскиданным где-то там, по горам.
– Но я думала, что ты останешься в Сайгоне, – сказала Вилли.
– Если бы. Вчера получил телеграмму от министра финансов – он согласился дать интервью, я ждал этого не один месяц. Ну я и вскочил в последний самолет из Сайгона.
Он покачал головой:
– Все, отказываюсь я теперь летать, точка! Боже, выпить мне! – Он показал пальцем на стакан Вилли: – Это что у тебя в стакане?
– Лимонад.
Гамильтон повернулся и позвал официанта:
– Эй, послушайте, нельзя ли мне вот этого вот, лимонного?
Вилли отпила немного, внимательно глядя поверх стакана на Гамильтона.
– А как ты нас нашел?
– Что? А, да проще простого, консьерж в отеле направил меня сюда.
– А он откуда знал?
Гай вздохнул:
– Как видишь, нам и шагу нельзя ступить, чтобы об этом все не узнали.
Гамильтон подозрительно нахмурился при виде официанта, принесшего салфетку и стакан с лимонадом.
– Небось зараза какая-нибудь смертельная плавает. – Он поднял бокал. – Авось выживем. Что ж, за Ильюшиных – надежду и опору на крыльях. Чтобы не падали, пока я внутри по крайней мере.
Гай поднял свой бокал и от всего сердца добавил:
– Аминь! Отныне переходим на корабли.
– Или велорикш, – сказал Гамильтон, – ты только представь, Барнард, нас будут катать через весь Китай!
– Я думаю, что безопаснее будет все же самолетом, – произнесла Вилли и взяла свой стакан. Когда она подняла его, заметила темное пятно, отпечатавшееся на скатерти. Несколько секунд она соображала, что же это такое, эта голубая полоска. Конечно. Чернила. Что-то было написано на обратной стороне ее салфетки.