Надежда
Шрифт:
И убежала в соседний двор. В голове стучало: «Что будет, что будет?..»
Генерал не пришел жаловаться. Значит он все-таки хороший.
ЧТО ТАКОЕ «НЕПРИЛИЧНО»
Вышла во двор. Ребят нет. На лавочке сидит маленький толстый мужчина с закрытыми глазами и, подняв лицо к солнцу, блаженно улыбается. Присела рядом. Долго молчать скучно, и я спросила:
— Дядя, что вы тут делаете?
— Работаю, — вежливо ответил он.
— Бывает работа — сидеть на лавочке? Кем вы работаете? — уточнила я не менее вежливо.
— Начальником, — ответил мужчина, не открывая
— Странная работа. И вам деньги за это платят? — продолжала я расспросы.
— Платят, платят, — сердито сказал мужчина.
Чувствую, что завожусь, но остановиться уже не могу.
— Я думала, что начальник должен сидеть за большим столом, много думать, много писать или ходить и указывать, что где не так, — пробормотала я растерянно.
— Уйди, девочка, не раздражай меня, — зло, медленно выговаривая слова, произнес начальник и страдальчески поморщился.
Вечером того же дня дед вернулся с работы сердитый и сразу, как взъерошенный петух, налетел на меня:
— Зачем наговорила глупостей Андрею Михайловичу? Какое тебе дело, за что он деньги получает?
— Должна же я знать, что вокруг меня делается, — бубнила я в оправдание.
— Что непонятно, спрашивай у меня или у матери.
Я тут же воспользовалась разрешением:
— Что плохого в том, что я спросила о его работе и зарплате?
— Это неприлично, — ответил дед.
— Что значит: неприлично? Ему есть что скрывать? Он делает что-то плохое?
— Хватит, хватит! У меня голова от тебя болит. Запомни: не приставай к людям. Им своих забот хватает. Они не обязаны отвечать на твои глупые вопросы. Наблюдай, запоминай, а потом с возрастом поймешь, что хорошо, а что плохо.
— Хочу быстрее разобраться, — упиралась я.
— Знай то, чему в школе учат, а остальное — дело взрослых! Поняла? — вспылил дед.
Я чувствовала себя щенком, которого ткнули носом в будку и потребовали не высовываться.
В ПОЛИКЛИНИКЕ
Подходим с дедом к поликлинике. В нескольких шагах от крыльца стоит дядя с палкой в руке и заставляет мальчика лет шести сделать на газету по большой надобности. У мальчика не получается. Он смущается под взглядами детей и взрослых, жалобно умоляет отца отпустить его или уйти куда-либо подальше. Тот непреклонен.
— Папа, прогоните дядьку. Зачем он сына мучает? — прошу я.
Дед сердито забурчал:
— Детей заводят, а обращаться с ними не умеют. Как можно такому отцу ребенка доверять? На всю жизнь сына больным сделает, а потом еще врачей винить станет.
Дед решительно отвел мужчину в сторону, сделал короткое внушение и вернулся. Я только услышала его жесткое: «Как врач требую...»
— Папа, а какая болезнь может появиться у мальчика? — спрашиваю я.
— И недержание мочи, и неврозы всякие. Ребенок панически боится отца. Это ненормально, — грустно ответил он.
Пока сидели в очереди за справками в школу, дед рассказывал мне случаи из своей врачебной практики. Рядом с нами присели две женщины с сыновьями. Ребята ушли в угол коридора играть с машинкой, а мамы продолжили ранее начатую беседу:
— Дали в детском садике задание нарисовать человека. Саша изобразил два прямоугольника, четыре палки-конечности, и на каждой руке по пять пальцев старательно вывел. Молодая воспитательница говорит мне: «Мало с ребенком занимаетесь.
— Разве я что-то забыл? Вот голова, вот тело, вот руки.
— А где уши? — уточняю.
— Так ведь голова же есть! Она все содержит, чтобы видеть, слышать, говорить, думать. Я и мозги должен рисовать? — удивился сын.
— А почему пальцы нарисовал? — допытывалась я.
— Мама, как же он без них работать будет? Без пальцев даже гайку не закрутишь, — серьезно объяснил мне Саша.
Мой дед обратился к молодой маме:
— Великолепный образчик абстрактного мужского мышления! У Вас, мамаша, талантливый ребенок! Сколько ему?
— Шесть скоро будет.
— Наверно и читать, и считать уже умеет?
— С трех лет.
— Берегите «народное достояние», — улыбнулся мой дед.
— Спасибо Вам на добром слове. Представляете, вчера в поликлинике участковый доктор тоже мне выговор сделала. Говорит: «Отправлю вашего ребенка в школу для слабоумных. Он у вас не знает, как маму зовут, и где проживает». У меня даже слезы от обиды выступили. Зачем при ребенке такое говорить? Вышли мы из поликлиники, а сынок мне шепчет: «Мама, я с грубой тетей не мог говорить, но я не глупый». Я и сама знаю, что умный. Сестричка вслух решает задачки за второй класс, а он ей сразу ответы говорит. Она изложение пишет, он и тут свои варианты предлагает. Моим студентам на самоподготовке подсказывает. Как-то захожу в лабораторию и слышу, как Саша возмущается: «Опять не выучил? Куда поляроид ставишь? На него свет должен падать». Рассмеялась, конечно. По субботам садик не работает, вот и приходиться ребенка с собой на работу брать. Он спокойно ведет себя. Иногда паяет. Правда, раз короткое замыкание устроил. Вскочил, выключил рубильник, за шум извинился. А дочка приборов не замечает и использует их только как подставки для книг, когда уроки делает в моей лаборатории. Оба умные, но по-разному. Вот как-то сынок услышал передачу про самолеты. Так потом такие «теории» стал преподносить, что я только удивлялась. И ведь не глупости говорил, разумно обобщал, дополнял. А они ему... «слабоумный», без фантазии. Я для сравнения отыскала дочкины детсадовские рисунки. А там и впрямь все на месте — и бровки, и реснички, и даже ямочки на щеках. Значит, для нее важны эти детали рисунка, она видит в них смысл, поэтому и рисует. Хорошо, что врач при Саше такое сказала. Он у меня с юмором, и воспринял заявление доктора как неудачную шутку. А мнительного ребенка такие слова могли бы привести к трагедии... Нельзя детям клеймо ставить.
— Учителя и врачи перегружены сверх всякой меры. Отсюда и формальный подход к детям, — попытался заступиться мой дедушка. — Вот поэтому индивидуальный подход к больным вырождается в индивидуальные пристрастия врачей к определенному виду лекарств. Один предпочитает анальгин при головной боли приписывать, другой всем советует цитрамон, вне зависимости от общего состояния больного. Некогда врачам внимательно изучать истории болезней при большом количестве больных у дверей кабинета.
Вдруг он резко встал и подошел к женщине, ожидавшей хирурга.