Надежда
Шрифт:
ЧАЛИКОВА: — Лукерья Кузьминишна, а какого мнения вы о Рыжем?
НОВОСЕЛЬСКАЯ: — Честно?
ЧАЛИКОВА: — Ну разумеется. Я так понимаю, что по-другому вы и не умеете.
НОВОСЕЛЬСКАЯ: — Я всегда возлагала на него большие надежды как на движителя всего нового и передового. Уже за одну только канализацию с водопроводом я бы воздвигла ему памятник. Но теперь, когда происходит… да вы сами видите, что происходит, заниматься водопроводом и делать вид, что ничего другого не замечаешь — это уж, простите, по меньшей мере непристойно.
ЧАЛИКОВА: — Три
НОВОСЕЛЬСКАЯ: — Замечательно! Это вы могуче задвинули!
ЧАЛИКОВА: — Увы, не я — Салтыков-Щедрин.
Надя щелкнула кнопочкой. Лицо Рыжего сделалось почти официальным:
— Спасибо, я учту это мнение, равно как и все прочие. В качестве градоначальника я должен считаться с самыми широкими слоями общества.
Когда Чаликова клала диктофон в сумку, ей показалось, что там чего-то не хватает. Она судорожно принялась рыться в содержимом сумки и вдруг услышала почти над ухом чей-то знакомый голос:
— Надежда, ты что-то потеряла?
Чаликова вздрогнула — голос был явно не Рыжего. Надя резко обернулась и увидела Чумичку, который держал в руках продолговатый предмет.
Господина Рыжего появление колдуна удивило куда меньше, чем его спутницу:
— А-а, Чумичка, привет. Все никак не привыкну к твоим чудесам…
— Ну, какие ж это чудеса! — усмехнулся Чумичка. — Так, пустячки.
С этими словами колдун как бы невзначай опустил предмет в сумку, сделав это достаточно проворно, чтобы его разглядела Надя, но не увидел сидевший чуть дальше от него Рыжий.
— Так, может быть, вы нас где-нибудь высадите? — предложила Надя. — Чумичка меня проводит, а вас Государь ждет.
— Ну как, Чумичка, приглядишь за нашей гостьей? — чуть повеселел Рыжий.
— Пригляжу, не беспокойся, — заверил Чумичка. И, уже вылезая вместе с Надей из кареты, негромко прибавил: — Сомневаюсь только, что Государь тебя ждет.
Но Рыжий этих слов не слышал — резвые лошадки несли его карету назад, к царскому терему.
— И что же нам теперь делать? — чуть растерянно спросила Надежда, проводив взглядом карету.
— Ничего, — кратко ответил Чумичка. — Все глупости, какие могли, мы уже сделали…
Сборы в дальнюю дорогу шли полным ходом. Находившийся в весьма расстроенных чувствах, князь Длиннорукий едва соображал, что происходит вокруг него, зато Евдокия Даниловна неожиданно проявила деловую хватку, и это было весьма удивительно: ни истинная княгиня, ни Акуня доселе не имели никакого опыта дальних путешествий.
Итак, Евдокия Даниловна уверенно и дельно перечисляла предметы, которые надо взять в дорогу, и единственным, что замедляло их упаковку, был пресловутый провал в памяти: княгиня решительно не помнила, где что лежит, а Маши, как на грех, дома не было.
— Князь, а куда ж мы едем-то? — умаявшись разыскивать всякие бытовые мелочи, Евдокия Даниловна присела прямо на стол. — А то ежели в холодные края,
— Да я и сам толком не знаю, холодно там, или нет, — нехотя оторвался князь от неприятных раздумий. — Какая-то Лимония. Или нет, Ливония.
— Неужто Ливония? — обрадовалась Евдокия Даниловна. — Слыхивала я об этой земле, да и мечтать не могла, что там побываю. И воочию увижу песчаное морское побережие, тянущееся на много верст от устья реки Аа, местными племенами именуемой Лиелупе, к дальним приморским селениям, где у рыбарей за гроши можно купить золотистую салаку, только что выловленную и приготовленную в маленьких коптильнях, пахнущую морской пеной, капельками янтаря, просмоленными рыбацкими лодками и жаркими кострами Иоанновой ночи.
Князь аж рот разинул:
— Ну, душенька, ты прям как по писаному чешешь! Кто тебе такое наплел — уж не отец ли Александр? — И поспешно добавил: — Упокой Господи его душу.
(Теперь, после погибели отца Александра, князь Длиннорукий готов был великодушно простить ему даже предполагаемые шашни с Евдокией Даниловной).
— Да нет, в какой-то книжке вычитала, — усмехнулась княгиня. — И еще про то читала, что там дожди часто идут, и начинаются чуть ли не с ясного неба. Стало быть, надобно и такую одежку взять, которая не промокает.
Тут в гостиную вошла Маша.
— Чем это вы изволите заниматься? — изумилась она, увидев своих хозяев упаковывающими всяческие саки и баулы.
— Уезжаем, — нехотя пробурчал князь. — Так что, Марья, терем на тебе остается. Я тут написал несколько записок своим сродникам да хорошим приятелям — завтра же отнесешь их, а на словах передашь, чтобы за домом да за хозяйством приглядели…
— Да отчего ж вам, князь, самому им этого не сказать? — удивилась Маша.
— Оттого что уезжаем прямо сегодня, — огорошил князь Машу. И многозначительно поднял кверху указательный перст: — Нужды Царя и Отечества того требуют!
Маша как-то странно посмотрела на хозяина:
— Царя?
— Ну конечно, царя! — сварливо бросил Длиннорукий. — Не герцога же Ливонского, или как у них там ихний главный зовется!
Маша оглянулась и понизила голос, хотя кроме них троих никого поблизости не было:
— Я только что была на базаре, а там люди такое гуторят…
— Говорил я сто раз тебе, Маша — меньше всякие сплетни слушай, — назидательно промолвил князь. — Ответь-ка лучше, где у нас такая одежда, что и под ливнем не промокает.
— Ну и что же на базаре гуторят? — спросила Евдокия Даниловна, впрочем, без особого любопытства.
— Одежда в сундуке, в той горнице, что за княгиниными покоями, — тут же выдала справку Маша. — А на базаре… Нет, я, право, и повторять не хочу — совсем уж люди стыда лишились, врут безо всякого удержу.
— А ты, Маша, не повторяй, — с самым невинным видом предложила Евдокия Даниловна. — Ты только намекни, а мы сами поймем, что к чему.
— Ну, будь по-вашему, — решилась Маша. — В общем, говорят люди, будто… будто какой-то заморский лиходей…