Надя

Молодой драгунский лейтенант Александр Нодэн в течение года слушал превосходный курс русского языка, который вел в Парижской школе живых восточных языков Поль Буайе. Александр изучил грамматику, синтаксис и сложные законы русской фонетики, был способен прочесть легкий текст, но объяснялся с трудом. Решив усовершенствоваться в этом труднейшем языке, лейтенант добился предоставления ему трехмесячного отпуска для продолжения изучения русского в стране царей. На его решение, несомненно, повлияли рассказы его товарищей, уже побывавших в тех же целях в России и вернувшихся оттуда с самыми приятными воспоминаниями.

Александр Нодэн, сын богатого торговца, [1] получал достаточное

Из Парижа через Варшаву он прибыл прямо в Москву. Там он познакомился с офицером Сергеем Платоновым, вместе с которым провел несколько вечеров. Они походили по злачным местам, послушали французских певиц и английских герлз, посмотрели японских акробатов и борцов из Карелии. Начало июля было жарким и грозовым, как часто случается в Москве; жизнь в городе показалась ему непривлекательной. Александр поделился своим настроением с новым другом. Тот заметил:

– Сюда лучше приезжать зимой. Мои соотечественники разъехались теперь на воды на Кавказ, в Крым или в свои имения. Вот там вы увидите светское общество. Поскольку вы можете путешествовать, куда вам вздумается, отправляйтесь на Кавказ. Там богатейшая природа, несколько дикая, какую вы не найдете в Европе. Вы встретите очаровательных и покладистых женщин, приезжающих туда на лето, – во время путешествия это не лишнее. Я дам вам рекомендательное письмо к одному из моих друзей, адъютанту царского наместника в Тифлисе, он окажет вам помощь, с тем чтобы ваше пребывание там оказалось полным удовольствием.

Через два дня Александр Нодэн садился в спальный вагон поезда, отправлявшегося на кавказские воды через Ростов-на-Дону. Он не остановился ни в Пятигорске, ни в Ессентуках. Современные водные курорты не интересовали его. Ему хотелось увидеть пейзажи и города, в большей степени отмеченные местным колоритом, и он доехал до Владикавказа, очаровательного городка, расположенного в северных предгорьях хребта, отделяющего Закавказье от равнин Северного Кавказа и России.

Александр провел послеобеденное и вечернее время в прекрасном городском парке на берегу Терека, илистые воды которого, бурля, срываются прямо с гор. Имя Терек напоминало ему „Казаков" Толстого, отрывки из которых он в свое время читал. Стояла жара. Уже к шести часам в сад стекались посетители, чтобы найти прохладу под деревьями на берегу реки. Старшие располагались в ресторане, играли в преферанс и винт. Молодые девушки, гимназистки и школьницы, по окончании занятий прогуливались парами в аллеях парка. Под белыми платьями из прозрачной ткани были только комбинации, и это не оставалось незамеченным заинтересованными наблюдателями, когда девушки оказывались против солнца. Молодому человеку представлялось, что он попал в райские кущи, населенные восточными красавицами. Сидя на скамье, он впитывал теплое сладострастие вечера, рассматривая фланирующих девушек, смеющихся или серьезных; то одна, то другая бросала в его сторону мимолетный живой и любопытный взгляд. Прекрасные черные глаза под полуприкрытыми веками, внезапная белозубая улыбка, яркие губы, обязанные своим цветом лишь свежей молодой крови, девичьи силуэты под легкими просвечивающими платьями – следует признаться, тут было от чего потерять голову молодому офицеру французской армии. Нодэн уже подумывал провести во Владикавказе остаток отпуска. Где еще найдет он такой прекрасный парк, речную свежесть, живописную цепь гор и таких притягательных женщин?

И все же к наслаждению, которое он испытывал, примешивалось нечто тревожное. Среди красавиц, вызывающих его восхищение, не было женщин – одни молодые девушки. Александр Нодэн получил превосходное воспитание – сначала в добропорядочной буржуазной семье, затем в почтовом училище и, наконец, в армии. И, как хорошо воспитанный человек, он никогда не позволял себе бесцеремонно оспаривать ни традиционные законы морали, которым его обучали, ни правила поведения, которым должно было следовать. Очевидно, вернее, это само собой разумеется: в молодые годы офицеру, да еще кавалерийскому, принадлежит весь мир; ему вольно, как говорят, перебеситься, но при условии, что он не покусится на девушек. На девушках женятся, но не забавляются с ними. Эти требования морали, которыми сильна наша страна, слава Богу, соблюдаются здесь по сей день и, надеюсь, будут соблюдаться и впредь.

Так что зрелище этих девушек только дразнило нашего лейтенанта. Следуя за Лейбницем, которого никогда не читал, Нодэн полагал, что все организовано к лучшему в этом лучшем из миров, что молодые девушки предназначены для того, чтобы жениться на них, что в замужестве они должны рожать детей и посему оставаться вне посягательства посторонних мужчин. А чтобы мужчины могли удовлетворять свои естественные потребности, есть многочисленная и разнообразная категория женщин, среди которых, не испытывая угрызений совести, можно свободно осуществлять право выбора. К тридцати годам, я уверен в этом, Александр Нодэн, а он отнюдь не глуп, продвинулся бы в понимании жизни и постиг некоторые ее пружины, ускользавшие от него ранее. Но что сказать о нем сейчас? В тот момент, когда начинается и заканчивается наш рассказ, ему только двадцать четыре года.

Вот почему он колебался завести разговор с девушками, которые улыбались ему с такой симпатией. Огонь их взглядов жег его, но Александр не осмеливался показать, каким ответным пламенем горел он сам. Добрых двадцать раз он решался пойти им навстречу и двадцать раз отступал. Прогуливаясь по аллеям парка, он красовался чеканной походкой и выпяченной колесом грудью. К его крайнему огорчению, девушки всегда оказывались либо вдвоем, либо втроем-вчетвером. Встреться ему какая-нибудь в одиночестве, возможно, он бросился вослед. Но как трудно заговорить сразу с несколькими смеющимися и насмешливыми барышнями, особенно не зная хорошо их языка, несмотря на превосходные уроки господина Поля Буайе!

Так он провел и приятный и мучительный вечер, а затем с большим сожалением покинул городской парк, чтобы провести беспокойную ночь на неудобной постели гостиницы.

На следующее утро он первым же автомобилем, множество которых курсирует между Владикавказом и Тифлисом, отправился в путь по знаменитой Военно-Грузинской дороге, проложенной в горах Кавказа.

Красота, разнообразие, контрасты горной дороги внесли в нашего путешественника умиротворение. Сначала автомобиль ехал вдоль русла ревущего Терека. Лейтенант восхитился возвышающейся над рекой скалой с руинами замка царицы Тамары, откуда в кипящие воды выбрасывали путников, ставших на одну ночь возлюбленными этой гордой женщины.

После двух с половиной часов непрерывного подъема, преодолев знаменитое Да-рьяльское ущелье, автомобиль достиг почтовой станции „Казбек", где пассажиров ждал обед. Александр с аппетитом отведал раков, пойманных в ледяных горных речках, запил их терпким кахетинским вином, а потом в ожидании отправления выкурил сигарету, любуясь Казбеком, пиком вулканического происхождения, возносящим на пять тысяч метров над уровнем моря свои вечные скалы, к которым был прикован Прометей. Он чувствовал приятную легкость и был рад, что последовал совету московского друга, рекомендовавшего ему поехать на Кавказ. Часы, проведенные во Владикавказском парке, казалось, обещали ему в скором будущем и вовсе несравненное блаженство, и, довольный как никто в целом мире, он снова пустился в дорогу, не переставая восхищаться дикой и величественной природой Осетии.

Еще полтора часа подъема, и автомобиль достиг высшей точки Крестового перевала – около двух с половиной тысяч метров, после чего начался медленный спуск в сторону Тифлиса, богатый новыми красотами. Как в чудесном сне, пейзаж мгновенно изменился: исчезли ущелья, открылись свободные пространства. Обширная панорама предстала изумленному взору нашего лейтенанта. По мере спуска к землям, обжигаемым жарким южным солнцем, растительность с каждой минутой становилась богаче. Горячие, напоенные пряным ароматом воздушные потоки обволакивали путешественников; и даже сами названия деревень, через которые они проезжали, – Пасанаур, Ананур – были полны неги.