Наедине с осенью (сборник)
Шрифт:
Но чаще всего и дольше всего Андерсен бывал в Италии.
Рим стал для него, как и для многих иностранных писателей и художников, второй родиной.
Однажды Андерсен проезжал в дилижансе по Италии.
Была весенняя ночь, полная крупных звезд. В дилижанс село несколько деревенских девушек. Было так темно, что пассажиры не могли рассмотреть друг друга. Но, несмотря на это, между ними начался шутливый разговор. Да, было так темно, что Андерсен заметил только, как поблескивали влажные зубы девушек.
Он начал
Каждая девушка была по-своему прелестна в описании Андерсена. И по-своему счастлива.
Девушки смущенно смеялись, но, несмотря на темноту, Андерсен заметил, как у некоторых из них блестели на глазах слезы. То были слезы благодарности доброму и странному попутчику.
Одна из девушек попросила Андерсена, чтобы он описал им самого себя.
Андерсен был некрасив. Он знал это. Но сейчас он изобразил себя стройным, бледным и обаятельным молодым человеком, с душой, трепещущей от ожидания любви.
Наконец дилижанс остановился в глухом городке, куда ехали девушки. Ночь стала еще темнее. Девушки расстались с Андерсеном, причем каждая горячо и нежно поцеловала на прощанье удивительного незнакомца.
Дилижанс тронулся. Лес шумел за его окнами. Фыркали лошади, и низкие итальянские созвездия пылали над головой. И Андерсен был счастлив так, как, может быть, еще никогда не был счастлив в жизни. Он благословлял дорожные неожиданности, мимолетные и милые встречи.
Италия покорила Андерсена. Он полюбил в ней все: каменные мосты, заросшие плющом, обветшалые мраморные фасады зданий, оборванных смуглых детей, померанцевые рощи, «отцветающий лотос» – Венецию, статуи Латерана, осенний воздух, холодноватый и пьянящий, мерцание куполов над Римом, старинные холсты, ласкающее солнце и то множество плодотворных мыслей, которые рождала Италия в его сердце.
Умер Андерсен в 1875 году.
Несмотря на частые невзгоды, ему выпало на долю подлинное счастье быть обласканным своим народом.
Я не перечисляю тут всего, что написал Андерсен. Вряд ли это нужно. Я хотел только набросать беглый облик этого поэта и сказочника, этого обаятельного чудака, оставшегося до самой своей смерти чистосердечным ребенком, этого вдохновенного импровизатора и ловца человеческих душ – и детских и взрослых.
Он был поэтом бедняков, несмотря на то что короли считали за честь пожать его сухощавую руку.
Он был простонародным певцом. Вся его жизнь свидетельствует о том, что сокровища подлинного искусства заключены только в сознании народа, и нигде больше.
Поэзия насыщает сердце народа подобно тому, как мириады капелек влаги насыщают воздух над Данией. Поэтому, говорят, нигде нет таких широких и ярких радуг, как там.
Пусть же эти радуги почаще сверкают, как многоцветные триумфальные арки, над могилой сказочника Андерсена и над кустами его любимых белых роз.
1955
Великий поэт Германии
В одной из сказок Андерсена замерзший розовый куст покрывается среди зимы белыми душистыми цветами, когда к нему прикоснулась добрая человеческая рука.
Эта сказка могла бы быть написана о Фридрихе Шиллере. «Он обладал даром, – сказал о Шиллере Гёте, – облагораживать все, к чему прикасался».
У меня на столе лежит старая книга – биография Шиллера. На первой странице этой книги под портретом Шиллера чьей-то дрожащей, очевидно старческой, рукой написано: «Чудный, благородный человек!» Когда я смотрю на эту надпись, я не могу избавиться от мысли, что тот, кто написал эти простые и верные слова о великом немецком поэте, наверное, оплакивал его.
Я невольно ищу на страницах следы слез. Но книге больше семидесяти лет. Слезы давно высохли. Их заменило в наших сердцах благоговение к поэту и горечь за него, умершего так рано, измученного жестокостью и самомнительной глупостью «старой доброй Германии».
Никто из биографов Шиллера даже не пытается объяснить, каким чудом из среды скучного немецкого мещанства, из образцовой казармы наглого герцога Вюртембергского вышел этот блистательный, смелый, пленительно простой и благородный поэт и по полному праву стал в ряды тех людей, которых мы называем «украшением человечества».
Шиллер учился в военной школе с тупым военным режимом. За малейшее проявление живой мысли учеников этой школы карали заключением в крепость на несколько лет.
И вот там, в этой казарме, он написал свою первую бунтарскую пьесу – «Разбойники».
Он проклинал тиранов, он верил в спасительность народного восстания, он призывал к нему во имя свободы, достоинства и совершенства человека.
Недаром Национальное собрание Франции приняло его в 1792 году в число французских граждан. Декрет об этом был подписан Дантоном.
Во Франции даже не знали толком его имени, – эта великая честь была оказана автору «Разбойников» «господину Жиллю».
«Разбойники» были написаны в темной каморке старого казарменного сторожа. Там Шиллер прятался от ястребиных глаз своих начальников.
Удивительна все же судьба многих первых книг, составивших потом эпоху в культуре. «Разбойники» написаны где-то под лестницей, прекрасные стихи Бёрнса – в шотландской хижине с такими узкими окнами, что сквозь них едва просачивался свет, многие рассказы Чехова – на подоконнике в бедной московской квартире, сказки Андерсена – в дешевых номерах провинциальных гостиниц.