Наедине с собой или как докричаться до вас, потомки! Дневниковые записи 1975-1982
Шрифт:
Добро не существует само по себе. По соседству с ним всегда должно быть зло, чтобы, противоборствуя ему, добро утверждалось на земле. Как бы мы определили вкус сладкого, не отведав горького?
У меня транзистор. Я каждый день, кроме музыки, слушаю ещё последние известия. Боже мой, какие мы молодцы! Все планы перекрываем, чего только не выдаём на гора! Послушать радио и телевизор, можно подумать, что мы катаемся, как сыр в масле. Всё хорошо, всё как надо!
Но жена приходит в больницу усталая от беготни по магазинам. Чем больше говорим о наших успехах, тем меньше этих успехов. Словно дети сосём пустую соску.
Я вижу укоряющий
Умом я понимаю – не следует этого делать, опасно, но сердце бунтует, не приемлет советов. Восстаёт против трусливого бегства в кусты, за шлагбаум самозащиты.
Еще совсем недавно инфарктников лечили полной неподвижностью. Теперь уже такой строгости не придерживаются. А вот в Америке лечат движением.
Кто знает, что в самом деле опасно для сердца: замалчивать то, что терзает, рвёт тебя на куски, или выплеснуть всё накопившее в душе?
Я спасаю свое сердце, выплёскиваю из него всю накипь.
Въезд в Карабах мне фактически запрещён. Вот и доигрался, опальный писатель. Профукал ты свой Карабах, теперь ты в нём – непрошенный гость. Опасный человек для окружающих. Стоит тебе перемолвиться словом с кем-нибудь из твоих земляков, будь он родственник или посторонний, преломить с ним кусок хлеба, и – готово. Ждёт его большое наказание. Боком выйдет знакомство с Гурунцем, родство с ним. Так случилось с Комитасом Карапетяном в Норшене. Или с достопамятной Сарой Оганесян, моей тётей. Так случилось с Ервандом Марутяном в Степанакерте. Побыл я у него всего два-три дня, и замучили человека бесконечными вызовами в высокие инстанции на предмет выяснения: «Зачем Гурунц приехал в Карабах? Что ему нужно здесь?»
Марутяна, конечно, сняли с должности, – он работал следователем в областном суде, – перевели на пенсию, хотя ему только исполнилось 60 лет.
Я хочу вам рассказать, что это за чудо-чудище – институт «русского секретаря» в республиках. О, это стоит отдельного разговора! Смысл этого института, как вы уже догадываетесь, заключается в том, чтобы в республике был глаз, конторль над возможным проявлением местного национализма. Так во всяком случае он был задуман. На практике – наиболее удобный институт проведения этого самого местного национализма, оголтелого, махрового. Это видно и невооружённым глазом, но мы стараемся не замечать этого. Практически русский секретарь – в кармане первого, всячески старается угодить ему.
После войны это было. В Баку приезжает молодой Сергей Антонов, будущий известный русский писатель. Едет на Бухты Ильича, знакомится с нефтяниками промысла и пишет о них книгу очерков. В то время среди инженеров и буровых мастеров было много армян.
Многие из них и стали героями его киги. В ЦК Азербайджана дознались о ней, попросили дать им почитать. Прочитали. Антонова вызвали в ЦК. Беседовал с ним один из секретарей, Кирсанов. Он вернул писателю книгу, без обиняков предложив убрать из нее все армянские фамилии. В рукописи все эти имена были подчёркнуты красным.
То, что не мог сказать ему азербайджанец, сказал русский. Какой удобный приём для подбной акции. Попробуй обвинить Кирсанова в азербайджанском национализме.
Такой секретарь находится и при Кеворкове.Он так же, как Кирсанов, решает наиболее щекотливые проблемы в области.
Один мой друг тайком от жены и врачей принёс мне в больницу автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата архитектуры. Автор автореферата Авалов Эльтуран Вели Оглы, азербайджанец. Тема диссертации: «Архитектура города Шуши и проблемы сохранения его исторического облика».
В конце реферата кто-то, прочитавший до меня, записал: «А где армяне?» Я прочитал автореферат и спрашиваю о том же. В самом деле, а где армяне? В автореферате ни единого слова ни об армянах, коренных жителях Шуши, ни о культурных памятниках армянского происхождения, ни единого звука о нашем существовании во всей диссертации.
Впрочем, ничего необычного – новая диверсия против исторической правды. Какая же это диссертация, если она на «соплях»? Если историческая правда в ней отсутствует или поставлена она с ног на голову? Не беспокойтесь, диссертацию Авалов защитит. Москва поможет. Нам не привыкать к Шемякину суду.
Нет сомнения, такая диверсия нужна была, чтобы ещё раз, пользуясь поддержкой Москвы, пройтись по живому. Да, да, по живому! Не для красного словца я употребляю это слово. У многих на памяти ещё живой факел, зажжённый мусаватистами в центре Карабаха. Это горела Шуша, её армянская часть, подожжённая со всех сторон. Город сгорел, а люди были истреблены до единого. Карабахский геноцид, устроенный озверевшей толпой азербайджанцев, подогреваемой турками, Анкарой.
Теперь пишут диссертацию об архитектуре города, которого нет, который сгорел. Превратилось в пепел то, что делало Шушу Шушой – один из красивейших городов в Закавказье. Где театр Ханамиряна, церковь Акулеци, знаменитое училище, давшее стране именитых людей: математиков, литераторов, революционеров?
Зачем надо было Авалову избирать такую тему для своей диссертации? Чтобы бередить раны, посыпать их солью? Чтобы ещё раз напомнить о содеянном, глумиться над памятью погибших, спровоцировать новую волну писем обиженных, оскорблённых временем, наслаждаться их болью, их беззащитностью? Впрочем, в автореферате есть намёк на уничтожение армянского кладбища с сохранением могил деятелей азербайджанской культуры, поэта Вагифа и других.
Диссертацию Авалова консультировал научный руководитель, член-корреспондент АН Азербайджанской ССР, доктор искусствоведения, профессор А.Саламзаде. Приходится только удивляться духовной нищете этого лжеучёного, доктора-профессора А.Саламзаде. Для того, чтобы пожарить яичницу из двух яиц, вовсе не обязательно превращать в костёр большой дом. Но наши друзья-товарищи, на словах с утра до ночи клянясь в любви, на деле жгут большой дом.
Самое страшное, когда жестокость становится привычкой, когда приходится вслед за Сиаманто с горечью повторить: «Дай плюну тебе в лицо, справедливость!».
Эту тетрадь я бесконечно прячу как от добрых моих эскулапов, так и от жены, заботящихся о моём здоровье. Им кажется, что покой – единственный бальзам от инфаркта, мост на пути к выздоровлению.
Но, во-первых, кто знает, что важнее для здоровья? Молчание, нежелание высказаться, освободиться от того, что накопилось годами в подвалах моей памяти? Во-вторых. Я перенёс тяжёлый инфаркт. Он может в любую минуту повториться и стать роковым. Что тогда? Со всей этой информацией – на тот свет? Нет, я не согласен. И с того света я буду воевать с дураками. Пусть им будет от меня неспокойно на земле.