Шрифт:
Посреди одной изъ улицъ пресловутой Черной Рчки останавливается четверомстная карета. Изъ окна кареты высовывается мужская голова и начинаетъ читать прибитое на воротахъ объявленіе, гласящее: «отдаюца дачи внаемъ». Къ карет подбгаютъ дежурящіе у воротъ дворники и дворничихи и, подобно апраксинскимъ прикащикамъ, начинаютъ зазывать прозжихъ:
— Дачи разныхъ цнъ! Дешевыя дачи! У насъ съ удобствомъ, съ коровой… Дв коровы на двор… Пожалуйте! выкрикиваетъ баба въ кацавейк, надтой на голов.
—
— Брысь вы, долгогривое племя! расталкиваетъ бабъ дворникъ, повидимому отставной солдатъ. Вамъ дачу-съ? Пожалуйте! повелительно приглашаетъ онъ выходить сидящихъ въ карет и сразу отворяетъ дверцы.
— Сколько комнатъ? Въ какую цну? доносятся изъ кареты мужскіе и женскіе голоса.
— Здсь и разговаривать не станемъ, а вы пожалуйте!
— Намъ чтобы съ садомъ! Садъ при дач есть?
— Пожалуйте!
— Главное, чтобы тнь была…
— У Бога везд тнь, — пожалуйте!
Изъ кареты вылзаютъ мужчины и женщины.
— Куда идти-то?
— А вотъ тутъ по переулку, въ другой конецъ… Пожалуйте, по дощечк. Здсь маленько грязно, говоритъ дворникъ и ведетъ наемщиковъ по вонючему переулку.
Жидкая черная грязь разлилась по всей дорог. То тамъ, то сямъ виднется въ ней старый башмакъ, обручъ отъ бочки, кирпичъ или дохлая кошка. Наемщики балансируютъ по дощечк и, зажимая носы, плетутся за дворникомъ.
— Фу, вонь и грязь какая! фыркаютъ они.
— Безъ грязи, сударыня, ужь нельзя: грязь отъ Бога, утшаетъ дворникъ. Къ тому-же здсь мсто тнистое. Ужо, къ Іюлю мсяцу, подсохнетъ.
— Да вдь здсь до Іюля утонешь.
— За то для уточекъ хорошо. У насъ здсь прошлый годъ гимназисты завсегда червей для рыболовства искали и завсегда довольны оставались.
— Далеко еще?
— Семь шаговъ… Пожалуйте!
— Ухъ! Марья Ивановна, я калошу потеряла! раздается женскій голосъ.
— Ничего-съ, на обратномъ пути найдется…. Пожалуйте!
Къ ршетчатому забору бросается собака и остервенительно лаетъ. Барыни взвизгиваютъ и мгновенно соскакиваютъ съ дощечки въ грязь.
— Это ничего-съ. Это сосдская, утшаетъ дворникъ… Никому проходу! Иногда и черезъ заборъ прыгаетъ… Прошлый годъ, шельма, человкъ пятнадцать перекусала. Одному господину во какой клокъ изъ ноги выхватила! Вотъ наша дача… Пожалуйте!
— Ахъ какая развалюга! восклицаютъ наемщики. Что это, и помойная яма подъ окнами?
— Да-съ… А то что-же? Это для удобства. По крайности близко, и ходить не надо, а коли ежели что вылить надо, такъ плеснулъ изъ окошка, да и длу конецъ.
— Все-таки неудобно: вонь и все эдакое.
— Прошлый годъ жильцы жили — не обижались, а еще благодарили. Завсегда бывало мн на чаекъ. Вотъ и садикъ. Тутъ маку посять можно. Правда, у насъ куры выклюютъ, а посять все-таки можно.
— Какой-же это садъ! На двухъ саженяхъ и всего одно дерево!
— Да вдь въ лтнее время только-бы дышать. Оно конечно, садикъ не великъ, но высокъ достаточно.
— А за сколько дача-то ходитъ?
— Мы, изволите видть, только верхъ отдаемъ, потому внизу хозяева жить будутъ. Вверху четыре комнаты и кухня — сто двадцать пять, а коли вамъ шесть надо, то мы изъ нихъ и шесть сдлать можемъ, только тогда ужь полтораста рублевъ.
— Нтъ, это дорого…
— Вы пожалуйте…
Дворникъ ведетъ наемщиковъ наверхъ.
— Осторожне-съ, тутъ ступеньки шатаются. Прошлый годъ жильцы сахаръ кололи, такъ разшатали.
— Что это у васъ круги на потолк? Врно протекаетъ?
— Это точно, что протекаетъ, только мы клееночкой заколотимъ. Вдь въ лтнее время, сударыня, только-бы отъ солнца укрыться.
— И обои оборваны. Смотри, вся стна голая… Доски видно…
— А это по осени мои ребятишки баловались. На змй имъ бумага понадобилась, вотъ они обой и надрали. Ничего-съ, можно шкапомъ заставить и незамтно будетъ.
Наемщики начинаютъ планировать комнаты. Дворникъ чешетъ затылокъ и говоритъ:
— Прежде чмъ торговаться, господа, позвольте вопросъ сдлать: есть у васъ въ семейств молодые мущины или нтъ? Коли ежели есть, такъ мы и отдавать не можемъ, хозяйка запретила, потому у нихъ дочери взрослыя, такъ чтобы чего не вышло.
— У насъ дти, мальчики…
— А позвольте узнать, какихъ лтъ мальчики? Иногда и взрослые младенцы, коли ежели лтъ пятнадцати, то безъ опаски нельзя… Кром того, чтобъ съ верхняго балкона внизъ не плевать и канареекъ не держать, потому у насъ баринъ, какъ канареечное пніе услышитъ, — сейчасъ барыню ругать.
— Да это стсненіе! возмущаются наемщики.
— Уговоръ-съ… Это не мы, а господа… Опять тоже чтобъ не пть и фортепіанъ не держать, потому у хозяевъ собаки и, какъ музыку или пніе услышатъ, сейчасъ выть начнутъ, ну, а хозяева этого боятся.
— Дуракъ, зачмъ-же ты раньше объ этомъ не сказалъ, а протащилъ насъ сюда цлыя полъ-версты?!
— Помилуйте, да разв можно не посмотрмши?
Наемщики съ неудовольствіемъ начинаютъ уходить. Дворникъ слдуетъ за ними.
— Опять тоже у насъ такое положеніе отъ хозяевъ, чтобъ жильцы въ одиннадцать часовъ уже спали, а то ежели по верхнему этажу ходить, то топанье это самое внизу все слышно, ну, они пужаются. Тоже, чтобъ кошекъ не держать.
— Да замолчи ты! не надо намъ твоей дачи.
— Все лучше, какъ скажешь… Опять тоже горничной молоденькой не держать потому у насъ баринъ, хошъ и старый, а до женскаго долу…
— Молчи! прерываютъ его наемщики.
Они выходятъ изъ переулка и садятся въ карету. Съ карет подходитъ дворникъ, чешетъ затылокъ и говоритъ
— На чаекъ-бы съ вашей милости…
1874