Наемник мертвых богов
Шрифт:
Мне следовало проститься с Ахатани, как положено. И сказать что-нибудь подобающее Тенаху. Но у меня ничего не получалось. Все эти дни я мог ждать боя, ужасной гибели и вообще самого гнусного. Занятие, конечно, не из приятных. Но теперь я не мог даже ждать. Неотвратимое надвинулось.
– Тебе страшно? – спросил проницательный Тенах.
– Страшно, – ответил я. – Наверное. Я даже не знаю.
– Тебя проводить? – спросила Ахатани.
– Ни в коем случае. Даже и близко не подходите. И если я не вернусь, тоже. Тем более не подходите.
Вот и все прощание.
Сумерки я встретил уже в седле. Темнота сгустилась быстро. Я трижды произнес полузабытые слова заклятия. Кусты больше не загораживали мне путь. Они исчезли. Вместо них меж деревьев вырастала из земли и ветвилась ночь. Я пустил коня в галоп. Мне нужно добраться до места раньше, чем исчезнут и деревья, иначе я заблужусь среди лунных стволов.
Пока все шло хорошо. Мой вороной уверенно рассекал грудью ночь, как волну, и мрак вновь смыкался за моей спиной. Лунный свет, еще невидимый, прятался в земле, и напитавшись им, деревья становились все легче, их кроны все прозрачней и призрачней. В их мерцании я увидел опустевшее русло. Влага еще не ушла из него, но прибрежный песок был сухим. Деревья трепетали, растворяясь в небе, и когда я достиг русла, последнее дерево исчезло. Их больше не было. Только сплошной лунный свет в месте, где нет дорог.
Я спрыгнул с коня. Мне уже не было страшно. У меня не дрожали руки. Мне не было даже безразлично. Моя душа и тело не знали, как им ответить на то, что окружало меня – и не отвечали.
Я мучительно припоминал, что должен делать дальше. Никакого результата. Я стиснул зубы, закрыл глаза и попытался представить себе страницы книги, от которой Наставник оторвал меня столько лет назад. Потом открыл глаза. На сей раз память не подвела.
Я вынул из ножен свой первый в жизни клинок – тонкий, узкий, легкий. Такой легкий, что я чуть от усердия не поранился, выхватив его привычным для тяжелого меча усилия. Этот же показался почти невесомым. Я поднял его над головой. Лунный свет заструился по клинку, омывая его, и клинок заструился навстречу мне. В моих руках была рукоять и только, и нежное течение стали влилось в лунный свет, и лунный свет слился с ним. А потом лунные лучи вонзились в сухой песок, и стальной луч вернулся на свою рукоять.
Я медлил, словно мог что-то изменить, словно кто-то мог прийти мне на помощь. Потом опустил клинок. Потом произнес слова Зова.
Ветра не было, но лунный свет взвихрил песок и бросил его на лезвие. И с восторгом ужаса услышал я стальной лунный звон, тихий, но отчетливый. Мой клинок смеялся.
Я перевел дыхание. Конечно, этот смех не обязательно предвещает победу, но плачь точно возвестил бы мне мою смерть.
Я повторил слова призыва. На сей раз даже песок не шелохнулся. Ничто не дрогнуло вокруг меня. Но я чувствовал, что мой зов достиг цели. То, чего нет пришло.
Теперь стоило торопиться. Невоплощенное, оно опасно для меня. Нельзя убить то, чего нет. Мне предстояло воплотить его. Конечно, я мог бы взять для этой цели жертву, как советовал Тенах, но сама мысль отдать чью-то плоть тому, чего нет, претила мне. У меня была только одна плоть. Моя собственная.
Быстро, пока то, чего нет, не ушло или не набросилось, пока я сам не успел осознать весь ужас того, что я делаю, я приступил к Разделению Плоти.
Я произнес связывающее заклинание, и хотя по-прежнему ничего не видел, но почувствовал: оно подействовало.
– Создайся плотью от плоти моей, – я говорил очень быстро, чтоб боль не помешала мне, – возьми дыханье от дыханья моего, наполни свои жилы кровью от крови моей, встань передо мною клинок к клинку моему.
И тут грянула боль. Во мне разрывалась гроза, и мои жилы вспыхнули синими молниями. На человеческом языке просто нет слов для такой боли. Еще мгновение – и боль вышла за пределы сознания, еще миг – и она стала слишком огромной, чтоб я мог ее воспринять.
Я упал на колени и вновь поднялся. Кровавая чернота, сдавившая мои глаза, медленно отступала. То, чего нет, стояло передо мной в позаимствованной у меня плоти.
Отчаянье едва не охватило меня, когда я невольно опустил глаза и увидел собственные руки.
Кости тому, чего нет, не отдают, и они остались при мне. Но мне решительно не хватало мускулов для такого костяка. Он выпирал из-под кожи, он был тяжел для меня. Хорошо еще, что я пришил штаны к рубахе, не то сражаться бы мне с голым задом. Но одежда все равно была мне слишком просторна, я в ней путался, она сковывала и без того неловкие движения. И моя лунная сталь, мой невесомо легкий клинок словно налился свинцовой тяжестью. В голове у меня звенело, словно от потери крови. Хотя почему «словно»?
А то, чего нет, воплотилось. Он стоял передо мной и смеялся. Он не нуждался в костях – отданная ему плоть и без них не падала, он сам был ее опорой. Его бескостные руки… меня озноб пробирал от их вида. У него, похоже, зачесалось правое ухо, и он почесал его левой рукой, ибо в правой был меч. Почесал, заведя ее назад. Омерзительное зрелище.
Но самое страшное то, что я не успел сказать заключительные слова: «Дай мне себя убить». А теперь уже поздно. Он сделал выпад, и я едва уклонился. Если его клинок напьется моей крови раньше, чем мой – его, я обречен. Я должен успеть первым.
Превозмогая жуткую слабость, я пытался достать его, а он уходил от удара, парировал, завязывался в узлы, расплетался, омерзительно изгибался. Он откровенно издевался надо мной. Поздно. Слишком поздно Тенах призвал меня. Слишком много сил успело набрать то, чего нет.
Он убьет меня.
Сам не знаю, как это я сделал такой неуклюжий выпад. Моя бывшая плоть загоготала и нанесла ответный удар. Вместо того, чтоб уйти от него или нормально отпарировать, я сделал что-то странное. Не помню своего движения. Никогда не вспомню. Своим клинком я неловко ударил по его мечу, а сам, споткнувшись, ухватился за его мерзкое, извивающееся тело и толкнул. И лезвие его меча рассекло его ногу.