Наемник мертвых богов
Шрифт:
Мне следовало проститься с Ахатани, как положено. И сказать что-нибудь подобающее Тенаху. Но у меня ничего не получалось. Все эти дни я мог ждать боя, ужасной гибели и вообще самого гнусного. Занятие, конечно, не из приятных. Но теперь я не мог даже ждать. Неотвратимое надвинулось.
– Тебе страшно? – спросил проницательный Тенах.
– Страшно, – ответил я. – Наверное. Я даже не знаю.
– Тебя проводить? – спросила Ахатани.
– Ни в коем случае. Даже и близко не подходите. И если я не вернусь, тоже. Тем более не подходите.
Вот и все прощание.
Сумерки я встретил уже в седле. Темнота сгустилась быстро. Я трижды произнес полузабытые слова заклятия. Кусты больше не загораживали мне путь. Они исчезли. Вместо них меж деревьев вырастала из земли и ветвилась ночь. Я пустил коня в галоп. Мне нужно добраться до места раньше, чем исчезнут и деревья, иначе я заблужусь среди лунных стволов.
Пока все шло хорошо. Мой вороной уверенно рассекал грудью ночь, как волну, и мрак вновь смыкался за моей спиной. Лунный свет, еще невидимый, прятался в земле, и напитавшись им, деревья становились все легче, их кроны все прозрачней и призрачней. В их мерцании я увидел опустевшее русло. Влага еще не ушла из него, но прибрежный песок был сухим. Деревья трепетали, растворяясь в небе, и когда я достиг русла, последнее дерево исчезло. Их больше не было. Только сплошной лунный свет в месте, где нет дорог.
Я спрыгнул с коня. Мне уже не было страшно. У меня не дрожали руки. Мне не было даже безразлично. Моя душа и тело не знали, как им ответить на то, что окружало меня – и не отвечали.
Я мучительно припоминал, что должен делать дальше. Никакого результата. Я стиснул зубы, закрыл глаза и попытался представить себе страницы книги, от которой Наставник оторвал меня столько лет назад. Потом открыл глаза. На сей раз память не подвела.
Я вынул из ножен свой первый в жизни клинок – тонкий, узкий, легкий. Такой легкий, что я чуть от усердия не поранился, выхватив его привычным для тяжелого меча усилия. Этот же показался почти невесомым. Я поднял его над головой. Лунный свет заструился по клинку, омывая его, и клинок заструился навстречу мне. В моих руках была рукоять и только, и нежное течение стали влилось в лунный свет, и лунный свет слился с ним. А потом лунные лучи вонзились в сухой песок, и стальной луч вернулся на свою рукоять.
Я медлил, словно мог что-то изменить, словно кто-то мог прийти мне на помощь. Потом опустил клинок. Потом произнес слова Зова.
Ветра не было, но лунный свет взвихрил песок и бросил его на лезвие. И с восторгом ужаса услышал я стальной лунный звон, тихий, но отчетливый. Мой клинок смеялся.
Я перевел дыхание. Конечно, этот смех не обязательно предвещает победу, но плачь точно возвестил бы мне мою смерть.
Я повторил слова призыва. На сей раз даже песок не шелохнулся. Ничто не дрогнуло вокруг меня. Но я чувствовал, что мой зов достиг цели. То, чего нет пришло.
Теперь стоило торопиться. Невоплощенное, оно опасно для меня. Нельзя убить то, чего нет. Мне предстояло воплотить
Быстро, пока то, чего нет, не ушло или не набросилось, пока я сам не успел осознать весь ужас того, что я делаю, я приступил к Разделению Плоти.
Я произнес связывающее заклинание, и хотя по-прежнему ничего не видел, но почувствовал: оно подействовало.
– Создайся плотью от плоти моей, – я говорил очень быстро, чтоб боль не помешала мне, – возьми дыханье от дыханья моего, наполни свои жилы кровью от крови моей, встань передо мною клинок к клинку моему.
И тут грянула боль. Во мне разрывалась гроза, и мои жилы вспыхнули синими молниями. На человеческом языке просто нет слов для такой боли. Еще мгновение – и боль вышла за пределы сознания, еще миг – и она стала слишком огромной, чтоб я мог ее воспринять.
Я упал на колени и вновь поднялся. Кровавая чернота, сдавившая мои глаза, медленно отступала. То, чего нет, стояло передо мной в позаимствованной у меня плоти.
Отчаянье едва не охватило меня, когда я невольно опустил глаза и увидел собственные руки.
Кости тому, чего нет, не отдают, и они остались при мне. Но мне решительно не хватало мускулов для такого костяка. Он выпирал из-под кожи, он был тяжел для меня. Хорошо еще, что я пришил штаны к рубахе, не то сражаться бы мне с голым задом. Но одежда все равно была мне слишком просторна, я в ней путался, она сковывала и без того неловкие движения. И моя лунная сталь, мой невесомо легкий клинок словно налился свинцовой тяжестью. В голове у меня звенело, словно от потери крови. Хотя почему «словно»?
А то, чего нет, воплотилось. Он стоял передо мной и смеялся. Он не нуждался в костях – отданная ему плоть и без них не падала, он сам был ее опорой. Его бескостные руки… меня озноб пробирал от их вида. У него, похоже, зачесалось правое ухо, и он почесал его левой рукой, ибо в правой был меч. Почесал, заведя ее назад. Омерзительное зрелище.
Но самое страшное то, что я не успел сказать заключительные слова: «Дай мне себя убить». А теперь уже поздно. Он сделал выпад, и я едва уклонился. Если его клинок напьется моей крови раньше, чем мой – его, я обречен. Я должен успеть первым.
Превозмогая жуткую слабость, я пытался достать его, а он уходил от удара, парировал, завязывался в узлы, расплетался, омерзительно изгибался. Он откровенно издевался надо мной. Поздно. Слишком поздно Тенах призвал меня. Слишком много сил успело набрать то, чего нет.
Он убьет меня.
Сам не знаю, как это я сделал такой неуклюжий выпад. Моя бывшая плоть загоготала и нанесла ответный удар. Вместо того, чтоб уйти от него или нормально отпарировать, я сделал что-то странное. Не помню своего движения. Никогда не вспомню. Своим клинком я неловко ударил по его мечу, а сам, споткнувшись, ухватился за его мерзкое, извивающееся тело и толкнул. И лезвие его меча рассекло его ногу.