Наемник мертвых богов
Шрифт:
Проснулись мы с Тенахом не на рассвете даже, а раньше: уже не затемно, а когда луна зарей умывается. Пока мы умывались сами, рассвело, и мы неторопливо по холодку отправились к колодцам. Всего-то и дороги – утренней росе высохнуть не успеть – а шли мы очень долго, очень медленно. Тенах после вчерашних откровенностей злился на себя, почти сожалел о том, что позвал меня и плелся нехотя, словно не желая представить мне на погляд то, о чем рассказывал вчера. Я же по правде говоря, боялся того, что увижу. И мы, хотя и не сговариваясь, но в полном согласии оттягивали прибытие, как могли. Глупость, конечно. Нет никакого смысла тянуть.
Нет, ничего Тенах вчера не преувеличивал и ни в чем не ошибся. Скорее, не договорил. Мир был острым, как черты лица, заостренные смертью, и тление уже вступило в свои права. Мусор на улицах. Вопли и мычание недоенной с вчера скотины. Мычание и вопли пьяных – в такую-то рань. Запах. Люди, уже отравившие свои колодцы, крали воду из немногих неотравленных; кой-кто из них попадался в капканы еще на подступах к воде. И постоянная радостная готовность любого дать в зубы любому. И многое, многое другое. Мне было все понятно и очень противно. Ну, неужели ничего и никого… нет, не может быть. Я искал взглядом хоть какой-то опоры, хоть какое-то противоядие, иначе бы и не заметил.
На дереве сидела девушка в пыльном платье и пряла. Ее мать, толстая низенькая женщина, прыгала под деревом, осыпая девушку бранью и гнилыми яблоками, и все пыталась стащить ее на землю, ухватив за ногу или за край платья. Девушка, прикусив пухлую губку, продолжала молча прясть, не подымая глаз. Наконец толстуха выдохлась, призвала на голову мерзавки дочери парочку особо увесистых проклятий и ушла домой. Девушка прерывисто вздохнула и заплакала без всхлипываний, одними глазами, но продолжала прясть. Я протянул руку в ее сторону, осторожно коснувшись воздуха. Никаких сомнений. Девушка почувствовала незримое касание наверняка. Она оторвалась от работы и взглянула на меня тревожно и удивленно. Я поклонился, коснувшись пальцами преклоненного колена.
– Ты что это? – тихо спросил Тенах, когда мы чуть отошли.
– Ничего, – ответил я. – Можно подумать со святыми каждый день встречаешься.
– С какими святыми? – обалдел Тенах.
– С обыкновенными, – терпеливо растолковывал я. – Какие святые бывают. Уж поверь моему опыту.
– Я и не думал, что есть еще кто-то вашей веры, – удивился Тенах.
– Дурак ты, – беззлобно ответил я. – Мои Боги мертвы. Какая уж тут вера! Эта девочка принадлежит твоим Богам. – Зависти я не ощутил, скорее глубокую грусть. – Эх, мне бы такую, пока мои Боги были еще живы – тут бы вы у меня поплясали!
– И чего бы ты у нее набрался – силы или святости? – ухмыльнулся Тенах.
Я не сразу даже и понял, о чем это он, а когда сообразил, обиделся страшно.
– Дурак ты, Тенах, – возмутился я. – Разве можно из живого человека силу тянуть? Тем более в постели! Отойди, пока я тебе ухо не оторвал! Ты меня вообще за кого принимаешь?
– Ни за кого, – огрызнулся Тенах, послушно отойдя шага на два. – Просто я не понимаю, зачем тогда она тебе? Разве тебе не нужна ее сила…
– Чтоб освятить мою. Сопляк ты еще. И Боги твои молодые и сопливые. Не обижайся. Ты все-таки постарше их будешь, да пожалуй, и поумнее.
– По-твоему, они вообще какие-то придурки, раз даже я умнее, – расхохотался Тенах.
– Нет, просто еще дети, – улыбнулся я, а про себя подумал, – и вдобавок невоспитанные.
– Ладно, – после недолгого раздумья Тенах вернулся на пройденную им в сторону пару шагов, – квиты. Но ты мне вот что скажи. Раз она не принадлежит твоим Богам, с чего же взял, что она святая?
– Не знаю, как бы тебе объяснить, чтоб ты понял, – я почесал в затылке. – Я не хочу кой о чем говорить сейчас, а без этого ты не поймешь. Ну, попробую. Мир встал на дыбы. Так или иначе это всех коснулось. У тебя были свои чужие мысли – помнишь, ты мне сам говорил?
Тенах кивнул.
– Ну, вот. Всех коснулось. Даже и тебя. А ты у нас служитель каких-никаких, а все же Богов.
– Ну, и что? – с вызовом спросил Тенах.
– А в ней этого вообще нет. Вокруг нее есть, а в ней нет. Ей это… – я замялся, подыскивая слова.
– Нет, не то. С гуся вода стекает, а с нее – нет, до нее просто не доходит.
– Она этого не понимает?
– Понимает, иначе бы не плакала. Но до нее не доходит. Жаль, право…
– Чего тебе жаль?
– Мне может понадобиться ее помощь, – уныло признался я.
– Так попроси.
– Не поможет.
– Какая же она тогда святая? – удивился Тенах.
– Я не сказал – не захочет, – отрезал я. – Не поможет. Не она, а ее святость. Если попрошу. Не поможет.
– А ты тайком, тихонечко, – пошутил Тенах.
– Тем более не поможет, – процедил я сквозь зубы. – Если не хуже. Краденое впрок не идет.
Тенах не хотел расспрашивать дальше. Может, и расспрашивал, да я не слышал. Не до него мне было. Начиналась охота, и если я упущу след, пусть даже и остывший, будет поздно. А может, уже поздно?
Я открыл глаза пошире и принялся спокойно смотреть вдаль. Все дальше и дальше. Сначала туда, где узкая улица окончательно теряется в траве, дальше, на одинокое дерево, дальше, на синий от дальней дымки лес, еще дальше, на золотую пыль, налипшую на горизонт, и еще дальше… горизонт распахнулся, и мир откинулся за мои плечи, как капюшон. Смотрел я недолго. Вечно не хватает времени. В который раз даю себе слово: потом, когда все кончится, посмотреть просто так. Не для дела. Просто полюбоваться. Но каждый раз потом так много всего, что стоит сделать, раз уж я остался жив, что я опять и опять не успеваю. Снова что-нибудь случается, и снова я смотрю быстро, мельком, мимоходом, ищу, выслеживаю. Потом я встряхнул головой, и нездешнее посыпалось с меня, как брызги с мокрой собаки. Я закрыл горизонт. Тенах смотрел на меня немного напугано. Мне казалось, что из его рта торчит кусок фразы, которой он подавился.
– Оно здесь, близко, – сказал я, когда дыхание восстановилось. – Я его видел… нет, не то. Я знаю, что оно здесь, но я не знаю, где оно и откуда, потому что я его видел там. И пока я его здесь не выслежу, там мне его не поймать. Так что пошли, настоятель. Будем искать.
– Я н-не понимаю, – наконец извергнул свою фразу Тенах.
Он мешал мне сосредоточиться. Так мешал, что мне хотелось надеть на него намордник. Но, к своему собственному удивлению, я терпеливо объяснял.
– Представь себе, что ты ищешь, есть ли кто-нибудь… ну, хоть бы в твоем монастыре. Он ведь большой, верно? И ты можешь бегать из кельи в келью, и все равно разминуться с этим человеком. А теперь представь себе, что у него светятся уши, а ты можешь смотреть сквозь стены.