Наемный убийца

Грин Грэм

– Похоже, ей во что бы то ни стало нужно было помешать второму претенденту купить этот дом. Как будто она там что-то спрятала.

– Пусть ваш человек тщательно осмотрит дом, сэр, прямо частым гребнем прочешет. Разумеется, там вряд ли удастся что-нибудь найти. Если бы там что-то было, она явилась бы в контору подписать бумаги.

– Нет, побоялась бы, – возразил старший инспектор, – ведь агент мог выяснить, что банкноты краденые.

– Знаете, – сказал Матер, – мне это дело казалось не очень интересным. Мелким каким-то. Охотишься за мелким вором, в то время

как весь мир ждет войны из-за какого-то убийцы, которого эти идиоты там, на континенте, так и не смогли поймать. А теперь оно меня захватило. В нем есть что-то странное. Я говорил вам, что мой шеф сказал про этого Ворона? Он сказал: парень так наследил, что окончательно засветился. Но ведь ему удается все время держаться на голову впереди нас. Нельзя ли мне взглянуть на показания контролера?

– Да там ничего нет.

– Я не согласен, сэр, – проговорил Матер, когда старший инспектор вытащил из пачки бумаг на своем столе показания контролера, – в книгах правильно пишут. Люди обычно и в самом деле что-нибудь запоминают. Если бы они ничего не могли вспомнить, это выглядело бы весьма странно. Только привидения не оставляют следов. Ведь даже этот агент вспомнил, какого цвета у нее глаза.

– А может, и ошибся, – сказал старший инспектор. – Ну, вот. Все, что он помнит, это два чемодана, которые она несла. Конечно, это что-то, но не так уж много.

– О, тут можно сделать кое-какие догадки, правда, сэр? – сказал Матер. Он не хотел казаться слишком умным, умнее провинциальных полицейских; ему нужно было их содействие. – Она приехала надолго (женщина может много вещей упаковать в один чемодан), или, если она несла и его багаж, значит, он в этом деле главный. Держит ее в черном теле, за-ставляет делать черную работу. Это соответствует тому, что мы знаем про Ворона. Что касается девушки…

– В романах про гангстеров такую называют «маруха», – перебил старший инспектор.

– Ну, так эта маруха, – продолжал Матер, – из тех, кто любит, чтобы их держали в черном теле. Мне представляется, она прилипчивая и жадная. Если б она была потверже духом, она несла бы только один чемодан или разругалась бы с ним.

– Мне казалось, этот Ворон страшен, как смертный грех.

– Это тоже в характере, – сказал Матер. – Может, она любит уродов. Может, это ее возбуждает.

Старший инспектор рассмеялся:

– Ну, вы много выудили из этих двух чемоданов. Прочтите протокол – может, сумеете представить мне ее портрет. Вот, пожалуйста. Только он ничего про нее не помнит, даже как она была одета.

И Матер стал читать. Он читал медленно. Молчал. Но что-то в выражении его лица – потрясение, недоверие – заставило старшего инспектора спросить:

– Что-нибудь не так? Но ведь в протоколе и в самом деле ничего такого, верно?

– Вы сказали, я смогу представить вам ее портрет, – сказал Матер. Он вынул из-под задней крышки карманных часов бумажный квадратик – газетную вырезку. – Вот он, сэр. Лучше будет, если вы разошлете это во все полицейские участки и во все газеты.

Старший инспектор сказал:

– Но ведь в протоколе ничего такого нет.

– Все что-нибудь да запоминают. Вы и не смогли бы ничего здесь заметить. Оказывается, у меня имеется частная информация по данному преступлению, только я и сам до сих пор об этом не подозревал.

Старший инспектор настаивал:

– Но ведь он и не вспомнил ничего такого. Только чемоданы.

– Слава Богу и за это, – ответил Матер. – Может быть… Видите ли, он здесь утверждает, что одна из причин, почему он ее запомнил – он это называет «запомнил», – то, что она была единственной женщиной, сошедшей в Ноттвиче с поезда. А я знаю – так уж получилось, – что эта девушка ехала именно этим поездом. Она получила роль в здешнем театре.

Старший инспектор спросил непонятливо – он еще не осознал всей меры потрясения:

– И что, она действительно такая, как вы ее представили? Любит уродов?

– Я думал, она любит не очень красивых, – ответил Матер, отвернувшись и глядя в окно на равнодушный мир, на людей, спешащих по своим делам.

– И она прилипчивая и жадная?

– Да нет же, с чего вы взяли, черт побери?

– Но если бы она была потверже духом… – издевался старший инспектор: он думал, Матер разволновался потому, что его предположения оказались никуда не годными.

– Твердости духа у нее хоть отбавляй, – сказал Матер, поворачиваясь к нему лицом. Он забыл, что старший инспектор старше его чином; забыл, что следует быть тактичным с провинциальными полицейскими. – Черт побери, – сказал он, – неужели вы не можете понять? Он не нес свои вещи потому, что держал ее под прицелом. Он заставил ее пойти в этот квартал строящихся домов. Я должен сам туда поехать. Он намеревался ее убить.

– Да нет же, – возразил старший инспектор, – вы забыли: она заплатила Грину и ушла из того дома вместе с ним. Грин сам проводил ее за пределы новостройки.

– Но я голову могу дать на отсечение, что она не замешана в этом деле, – сказал Матер. – Это абсурд. Бессмыслица. – И добавил: – Мы собираемся пожениться.

– Да-а, дела, – сказал старший инспектор. Он поколебался с минуту; взял обгорелую спичку и почистил ноготь; потом пододвинул фотографию к Матеру. – Уберите. Мы возьмемся за это дело иначе.

– Нет, – ответил Матер, – мне поручено это дело. Пусть опубликуют. Это плохая фотография, нечеткая. – Он отвернулся, не мог смотреть на снимок. – В жизни она гораздо лучше. Но я дам телеграмму. У меня дома целая пленка, там ее лицо во всех возможных ракурсах снято. Пусть пришлют. Для публикации в газетах ничего лучше и придумать нельзя.

– Очень сожалею, Матер, – сказал старший инспектор. – Может, мне позвонить в Ярд? Чтоб прислали другого?

– Лучше меня для этого дела все равно не найдете, – сказал Матер. – Я ведь ее знаю. Если ее можно еще найти, я ее найду. А сейчас я еду в тот дом. Понимаете, ваш человек может чего-то не заметить. А я… Я ее знаю.

– Может еще найтись какое-то объяснение… – утешал старший инспектор.

– Вы что, не понимаете, – сказал Матер, – если есть объяснение, значит, она… Значит, она в опасности, может быть, даже…