Нагая мишень
Шрифт:
На пляж я уже не пошел, а долгое время крутился по гостинице. Сначала заглянул в кинотеатр, потом в книжную лавку, где выпил кофе. Потом пришла мысль позвонить Марисе, но я продолжал думать о Лючии и подсознательно надеялся на то, что случайно где-нибудь ее увижу. В зале игровых автоматов я истратил пару тысяч лир на автомобильных гонках. Там же я встретил Лучано. Мы говорили о похищении в Лондоне и принудительной поездке в Италию, во время которой он был одним из сопровождающих. На этот раз он стал предлагать мне героин. Его люди следили за Софией
После ужина я вернулся к себе в номер и заснул перед включенным телевизором.
Разбудил меня телефонный звонок. В трубке звучал голос Мельфеи, но я был настолько сонный, что только через пару минут до меня дошло, что он имеет в виду.
— Могли бы вы выступить в роли переводчика? — спросил Мельфеи.
— Для кого?
— Надо помочь Ибрагиму объясниться с врачом, который не говорит по-английски.
— А что с ним стряслось?
— У него были неприятности с Еленой.
— У врача?
— Нет, у синьора Нузана.
— Он ранен? Елена побила его?
— Нет. Значительно хуже: она в нем разочаровалась.
— Погодите, — я встал с кровати и выключил телевизор, — не могли бы вы выражаться попонятней?
— Это весьма деликатное дело.
— Не уверен, правильно ли я понял…
— Я тоже не знаю, что вы поняли. На всякий случай, мы вызвали из Неаполя самого лучшего сексолога. Ибрагим в депрессии.
— Понятно. Его же словами: «Открыл карты и не разыграл тузов».
— Что-то в этом роде. Он и сам мне так сказал. Нужно поставить его как-то на ноги, поскольку он провалит нам всю операцию. Вы же знаете, как оно бывает. Женщины любят все обобщать, и Елена могла бы подумать, что в планируемом супружестве от Ибрагима не будет никакого толку. Врач с синьором Нузаном прибудут в гостиницу через четверть часа.
В шкафчике Ибрагима я обнаружил бутылку коньяка и, на всякий случай, выставил ее на стол. Перевод требовал знания профессиональных итальянских терминов, кто знает, насколько точных и специфических. Под рукой у меня не было никаких словарей, но как только выпил половину стакана, тут же вспомнил парочку употребительных оборотов.
У сексолога было мрачное выражение лица. Ибрагима он не обследовал, а все свалил на спиртное. Когда я попросил говорить помедленнее, поскольку я не успевал переводить, врач разрядил свою злость в неаполитанском диалекте, приказал себе налить, выпил и после того говорил уже серьезно.
— Сколько женщин вы познали за свою недолгую жизнь? — спросил он у Ибрагима.
— Тридцать две.
— А сколько раз с вами случалась такая, как сегодня, неприятность?
— Четыре.
— Когда это было.
— Когда мне было шестнадцать, двадцать, двадцать шесть лет, ну и сегодня — то есть в тридцать один год.
— Это нехорошо. Меня беспокоит значительная нерегулярность этих ваших периодов. А эта девушка вам не нравится?
— Почему, нравится.
— По-видимому, она для вас многое значит.
— Нет, не сильно.
— О чем вы думали, когда ложились в кровать?
— О Неаполе.
— Понятно! У вас там другая девушка.
— Нет.
— Тогда почему вы думали именно про этот город?
— Не знаю.
— А я знаю! Потому что никакой большей глупости вам в голову не пришло. В кровати нельзя думать ни о каком Неаполе. Так, дорогие мои, — он глянул на бутылку, — к сожалению, мне нужно бежать к следующему пациенту.
Он выписал рецепт на ромашку и приказал пить ее три раза в день. Прощаясь с Ибрагимом, он погрозил ему пальцем:
— В кровати нельзя думать!
И он застыл, вытянув руку перед собой. Я сорвался со своего места и пожал эту руку, но врач ее не опустил. Чтобы дать ему возможность принять нормальную позу, пришлось сунуть ему сто долларов. Только после этого врач улыбнулся, подмигнул мне и вышел.
Поздно вечером мы отправились на дискотеку, но перед тем допили коньяк. Ибрагим рассказал мне, что делал после неудачной встречи с Еленой. Он не терял времени. Прогуливаясь неподалеку от пронумерованных контактных полей, он последовательно наступал на переключатели и посетил все экраны, стенки которых полностью покрывались границами нашего блока. Вернулся он с совершенно неожиданными заметками: практически все экраны были заняты какими-нибудь частями Неаполя. Все, за исключением трех. Если не считать семьдесят восьмого канала, в котором мы сейчас пребываем на Капри, только два других не представляют того города.
Ибрагим был удивлен, поскольку ни в одном из девяноста стереонов он не обнаружил Сорренто. В пятнадцатом его окружил вид Рима, а в семнадцатом — Палермо.
Я объяснил ему, что во время его прогулки София со своим отцом находились в Неаполе (о чем мне сообщила Елена) — когда они отправились туда, вилла психолога со всем Сорренто переместилась далеко за границы их экрана. Тут же мне вспомнился мужчина, погибший на станции в Торре Аннунциата. При этом я положил на стол газету, найденную в Помпее. На полях, согласно информации некоего Занзары (переданной мне умирающим), были записаны номера не заблокированных каналов: 12-15-17-28-51-78-86.
Мы всматривались в эти цифры, пытаясь понять, какую блокаду мог иметь в виду этот таинственный Занзара. Лишь в одном не было никаких сомнений: экраны, представляющие Рим, Палермо и Капри, принадлежали к не заблокированной семерке. Остальные четыре свободных экрана, вместе с восьмидесятью тремя другими — заблокированными — в данный момент включали какие-то фрагменты Неаполя.
Я даже протрезвел, когда Ибрагим сообщил мне, что вероятность взрыва бомбы в Неаполе составляет девять десятых — то есть, практически наверняка. Он и сам видел мираж катастрофы, причем, неоднократно. Вызванные на контактных полях очертания будущего позволили ему определить точное время вспышки. В момент взрыва часы в Неаполе показывали восемнадцать ноль-ноль.