Нагота
Шрифт:
Вспомним, что Турлав в начале романа все-таки весьма эгоистичен. Как холодно говорит он о своей жене («Милая Ливия, хотим мы этого, не хотим, но наша любовь прошла»), сколько самодовольства в его отношении к дочери-студентке и ее окружению. «Секреция безупречная», — совсем по-базаровски думает он, поглядывая на бело-розовую кожу ее подруги. Увидев одного из сослуживцев, вопрос о моральном облике которого недавно обсуждался на заседании месткома, он говорит себе: «Навряд ли это какая-нибудь легкая интрижка, наоборот, что-то тяжкое, серьезное, скорее беда, чем порок. Конченый человек, сразу видно». Да, Турлав не терял головы ни разу в жизни, никогда не влюблялся по-настоящему. Он и сам называет себя откровенным себялюбцем. Правда, в его внутренних монологах много бравады. Он мягче, чем хочет себе казаться.
Самоуверенность Турлава в начале романа создает между ним и окружающими его людьми стену непонимания. Умудренная жизнью старая актриса, в доме которой он живет, кажется ему каким-то ископаемым, в действительности весьма неглупый жених дочери вызывает пренебрежение, во внутренний мир своей жены Турлав и не трудится заглядывать. Неожиданно в этой стене возникает первая брешь: герой влюбляется в Майю Суну, работающую вместе с ним. И тогда с Турлавом происходит то же, что с юным Каем в «Снежной королеве» Андерсена: его заледеневшее сердце начинает оттаивать, с уст срываются вернувшиеся из детства слова. «Слезинка ты моя», — говорит он Майе... «...Я люблю ее так, как никогда никого не любил», — думает он.
Казалось бы, испытав необоримое чувство, герой достиг долгожданной внутренней гармонии. Но вот тут-то, в эти его звездные часы, и будет нанесен Турлаву самый тяжелый нравственный удар в его жизни. В очень неясной ситуации попадает под автомобиль Ливия. Была ли это попытка самоубийства? Наверное, даже не в этом дело. Страшную правду обо всем случившемся выскажет старая актриса: «Задолго до того дня, как она попала под машину, вы ее сами раздавили, Турлав. Вы сами».
С этих слов и начинается как бы вторая часть романа, в которой становится окончательно очевидным авторский замысел. Турлав предстает перед читателем и самим собой душевно обнаженным, лишенным ореола неизменной правоты и удачливости. И. Дедков в своей статье о современном латышском романе писал, что в «Мужчине во цвете лет» изображен «мир Турлава» и мир «по Турлаву». Да, и «по Турлаву» тоже, но в первую очередь «по Скуиню», который с самого начала задумал книгу о разладе между представлением человека о самом себе и реальной действительностью. Писатель сумел подчинить всю стилистику романа этой цели, незаметно поддерживая дистанцию между собой и героем-рассказчиком.
И все же Скуинь сохраняет веру в своего героя. Турлав — человек мужественный, способный к критической самооценке и осознанию собственной вины. Мучительное чувство жалости поднимается в нем при посещении жены в больнице. Лежа без движения в постели, еле шевеля губами, Ливия все же находит силы сказать: «Похудел ты что-то. И воротничок плохо выглажен... Скажи, пусть за тобой лучше присматривает...» О ком говорит Ливия? Об их дочери Вите или о Майе? Наверное, об обеих. Она поднялась выше ревности и обид, муж для нее дороже собственной жизни... Нет, не Майя суженая Турлава. Вся логика романа возвращает его героя к беззаветно преданной, за долгие годы жизни доказавшей свою любовь Ливии.
Может показаться, что писатель повторяется в своих произведениях, что трагедия Ливии дублирует судьбу Либы, а самоуверенность Турлава мало чем отличается от легкомыслия Каспара. Такой упрек был бы несправедлив. Дело не только в том, что Ливия и Либа принадлежат к противоположным психологическим типам, но и в том, что в «Мужчине во цвете лет» главный акцент сделан на нравственном преображении героя. «Меня интересует лишь одна взаимосвязь. Любовь и ответственность», — говорит Турлав в конце романа. Гораздо полнее, чем юный Каспар, осознает он свою вину за случившееся. Герой приближается к пониманию любви как самоотдачи, и только на этом пути, вымощенном страданиями и раскаянием, идет его истинное слияние с жизнью. Персонажи предыдущих произведений Скуиня редко испытывали подлинную и долгую боль. В «Мужчине во цвете лет» она настигла героя, и, быть может, поэтому роман пока что остается лучшим произведением писателя.
В романе значительно надежнее скрыты и «строительные леса» его идейного замысла. Чувствуется, что писатель здесь идет в такой же мере от жизни, как и от своей центральной идеи. Сцены в конструкторском бюро, великолепные портреты старой актрисы и неожиданно ворвавшегося в жизнь Турлава зятя, убедительное раскрытие образа Ливии свидетельствует об этом.
Роман «Горностай на асфальте» знаменует собой новый поворот нравственно-философской проблематики Скуиня. Ее тональность — скрытое беспокойство, предчувствие какой-то грозной опасности, нависшей над ее персонажами. Открывая ее первую страницу, мы сразу же попадаем в атмосферу разлада и неблагополучия. Ее герой, пятидесятилетний шофер Гунар Малынь, внезапно отказывается проводить отпуск вместе с женой, уже купившей для них билеты на самолет, летящий в Среднюю Азию. Впрочем, конфликт у них давний. «В доме все ругались крест-накрест, вдоль и поперек», — расскажет потом их сын, десятиклассник Янис. Он тоже живет своей замкнутой жизнью, увлекается только спортом. «Ничего не знаю о сыне. Ничего», — подумает отец, случайно увидевший его табель успеваемости.
Рушатся и старинные, довоенные связи Гунара. С одним из школьных друзей он недавно чуть не подрался при встрече, другому не хочется и руки подать...
Ощущение отчужденности, нарастающей между людьми, поддерживается и на первый взгляд второстепенными эпизодами, случайными репликами. Так, попав в незнакомом городе в компанию подвизающихся в сфере торговли дельцов, Ася с отвращением думает о том, что этих людей объединяет лишь алчность, что вещи являются для них главным мерилом ценности человека. Упомянутый эпизод очень существен для замысла писателя: вместе с ним в повесть входит притаившийся мир стяжательства и мещанства, издавна ненавистный Скуиню. Вспомним историю Юдите во «Внуках Колумба», жадных мешочников в раннем рассказе «Хроника одной ночи», отвратительную фигуру жениха Марики Тенисона в «Наготе».
Во многом близкими к этим персонажам оказываются и люди несостоявшиеся — переключившийся на изготовление могильных плит школьный друг Гунара Витаут, спивающийся Ояр, в некоторой степени и сам Гунар. «Грустно сознавать: я был способен на большее. Тебе бы следовало знать: не вызывает сочувствия тот, кто сдается без боя», — мысленно обращается он к сыну. Гунар не потерял прочной нравственной опоры, но в ряду закопавших в землю свои таланты персонажей Скуиня у него есть немало предшественников — профессор Апариод, его знакомец Гатынь и другие.
Композиция романа предопределена тревогами и надеждами писателя. Вначале она распадается на несколько рассказов, ведущихся от лица членов семьи Малыней. Каждый из них не понимает другого: Гунар осуждает жену за ее диктаторские замашки в семье, та в свою очередь считает его упрямцем и эгоистом («Спорить с ним бесполезно, это все равно что спорить по телефону с говорящими часами», — думает она). Совершенно не интересуется внутренним миром родителей и Янис. Заметим попутно, что композиционный прием здесь противоположен тому, что был использован в «Наготе»: там все начинается со встречи совершенно незнакомых людей, здесь — с распада некогда прочных отношений.
В конце романа разветвившиеся протоки снова сливаются в полноводную реку: Ася в разлуке снова сумела оценить порядочность, прямоту и верность Гунара, потрясенный историей с Янисом отец стряхнул с себя равнодушие. Возвращается домой и Янис, по-видимому задумавшийся о своей духовной нищете.
В своей рецензии в «Литературном обозрении» В. Оскоцкий назвал нравственную идею романа «мелкой и скудной», а его название претенциозным. Вряд ли это так. Выбежав на асфальт шоссе, редкий зверек стал символом той части современного человечества, которая потеряла связь с природой, а заодно и расторгла естественные отношения в собственной среде. Гунар едва не задавил горностая колесами своей машины, но все же не сделал этого. Кто знает, может быть, поэтому счастье еще живет в его доме?