Нагой обед
Шрифт:
День Покойников: На меня напал жор и я слопал сахарную башку моего маленького Вилли. Тот заплакал, и мне пришлось выйти на улицу за новой. Прошел мимо коктейль-бара, где оттаскивали джай-лайного букашку.
В Куэрнавако – или это было в Тэкско? Джейн знакомится со шмаровозом, дующим в тромбон, и испаряется в облаке чайного дыма. Шмаровоз – один из тех артистов, что втухают по вибрациям и диетам, которые служат ему средством унижения женского пола, он насильно заставляет своих кисок глотать все это говно. Он непрерывно развивал свои теории… он устраивал бывало киске экзамен и грозился бросить ее, если она не запомнит всех нюансов его последней атаки на логику и человеческий образ.
«Так, бэби. У меня тут есть чего дать. Но если
Он был ритуальным чайным планкешей и очень пуритански относился к мусору, как к нему обычно относятся некоторые плановые. Он утверждал, что чай позволяет ему соприкоснуться с голубыми гравитационными над-полями. У него были телеги на любой предмет: какое исподнее полезно для здоровья, когда нужно пить воду и как подтирать задницу. Лицо его было красным и блестящим, нос – большим и гладким, с широкими ноздрями, красненькие глазки, зажигавшиеся, когда он смотрел на какую-нибудь биксу, и гасшие, когда он смотрел на что-нибудь другое. Плечи у него были очень широкими и наводили на мысль о каком-то уродстве. Он вел себя так, как будто других мужиков не существовало, передавая распоряжения в ресторане или магазине обслуживавшим его мужчинам через тетку-посредника. И ни один Чувак никогда не вторгался в его запущенное тайное пристанище.
И вот, значит, откладывает он мусор и извлекает чай. Я три раза дергаю, а Джейн посмотрела на него, и вся ее плоть закристаллизовалась. Я подскочил с воплем «Шугань берет!» и выбежал из дому. Выпил пива в ресторанчике – бар с мозаикой, очки футбольных матчей и афиши коррид – и стал дожидаться автобуса в город.
Год спустя в Танжере я услышал, что она умерла.
БЕНВЭЙ
Итак, мне поручено нанять Доктора Бенвэя для оказания услуг Исламу Инк.
Д-ра Бенвэя пригласили советником в Республику Свободию – место, отведенное под свободную любовь и нескончаемое купание. Граждане ее общительны, уживчивы, честны, терпимы и превыше всего прочего чисты. Но вызов Бенвэя свидетельствует, что не все благополучно за этим гигиеничным фасадом: Бенвэй – манипулятор и координатор знаковых систем, специалист по всем фазам допроса, промывки мозгов и контроля. Я не видел Бенвэя со времени его внезапного отъезда из Аннексии, где заданием его была Т.Д. – Тотальная Деморализация. Первым шагом Бенвэя стало упразднение концентрационных лагерей, массовых арестов и, при определенных ограничениях и особых условиях, использования пыток.
«Я сожалею о жестокости,» говорил он. «Она не эффективна. С другой стороны, продолжительное плохое обращение, на грани физического насилия, способствует возникновению, при умелом применении, тревоги и чувства особой вины. Следует иметь в виду несколько правил или, скорее, направляющих принципов. Объект не должен осознавать, что плохое обращение с ним – намеренный штурм его личной целостности античеловеческим неприятелем. Его нужно заставить почувствовать, что он заслуживает любого обращения, которое получает, поскольку с ним что-то (никогда не уточняется, что именно) кошмарно не так. Нагая нужда маньяков контроля должна быть пристойным образом прикрыта произвольной и запутанной бюрократией, с тем чтобы объект не смог вступить с неприятелем в непосредственный контакт.»
От каждого гражданина Аннексии требовалось подавать прошение на постоянное ношение с собой целого портфеля документов. Граждане могли в любое время задерживаться на улице; и Экзаменатор, могущий быть одетым в партикулярное платье, в различную форму, зачастую – в купальный костюм или пижаму, иногда совершенно обнаженный, если не считать бляхи, приколотой к левому соску, по произведении проверки каждого документа проштамповывал их. При последующей инспекции от гражданина требовалось предъявить должным образом внесеные печати последней инспекции. Экзаменатор, при остановке большой группы граждан, проверял и проштамповывал только карточки нескольких избранных лиц. Остальные в таком случае подвергались аресту, поскольку их карточки не были должным образом проштампованы. Арест означал «временное задержание»; иными словами, заключенного отпускали только в том случае, если и когда его Объяснение, Данное Под Присягой, должным образом подписанное и скрепленное печатью, заверялось Помощником Арбитра По Объяснениям. Поскольку это официальное лицо едва ли вообще когда появлялось у себя в кабинете, а Объяснение, Данное Под Присягой следовало представлять лично, объяснители неделями и месяцами ожидали в неотапливаемых помещениях без стульев и услуг туалета.
Документы, выписанные исчезающими чернилами, превращались встарые квитанции из ломбарда. Постоянно требовались все новые и новые документы. Граждане носились из одного бюро в другое в лихорадочных попытках успеть к невозможным срокам.
Из города были убраны все скамьи, отключены все фонтаны, уничтожены все цветы и деревья. Огромные электрические звонки на крыше каждого жилого дома (все проживали в многоквартирных домах) звонили каждые четверть часа. Часто их вибрации выбрасывали людей из постели. Прожекторы шарили по городу всю ночь (никому не позволялось пользоваться навесами, шторами, ставнями или жалюзи).
Никто никогда не смотрел ни на кого другого вследствие закона о докучании, с вербальным домогательством или без оного, кому угодно с какой угодно целью – сексуальной или иной. Все кафе и бары были закрыты. Спиртное могло приобретаться только при наличии особого разрешения, причем приобретенное таким образом спиртное не могло быть продано, отдано или любым иным способом передано другому лицу, и присутствие иного лица в комнате расценивалось как доказательство prima facie заговора с целью передачи спиртного.
Никому не разрешалось запирать дверь, и полиция обладала ключами-вездеходами ко всем комнатам города. В сопровождении менталиста они врываются в чье-либо жилище и начинают «поиски».
Менталист приводит их к тому, что человек желает сокрыть: тюбик вазелина, спринцовку, носовой платок с засохшей спермой, оружие, нелицензионный алкоголь. И подозреваемого всегда подвергали унизительнейшему обыску нагишом, при котором отпускались презрительные и уничижительные замечания. Многих скрытых гомосексуалистов приходилось выносить в смирительных рубашках после того, как в задний проход им подкладывали вазелин. Или придирались к любому предмету. К перочистке или к обувному рожку.
«А каково предназначение вот этого?»
«Это перочистка.»
«Перочистка, говорит.»
«Я уже все понял.»
«Полагаю, этого нам уже хватит. Собирайся, ты.»
Через несколько месяцев вот такого граждане жались по углам словно кошки-невротички.
Разумеется, полиция Аннексии обрабатывала подозреваемых агентов, саботажников и политических уклонистов на конвейерной основе. Что касается допроса подозреваемых, Бенвэй мог сказать следующее:
«Хотя в целом я избегаю применения пыток – пытки выявляют оппонента и мобилизуют сопротивление – угроза применения пыток полезна для вызывания в объекте соответствующего чувства беспомощности и благодарности лицу, ведущему допрос, за их неприменение. Пытки, к тому же, могут выгодно применяться как наказание, когда объект уже достаточно смирился с таким обращением и готов принять наказание как должное. С этой целью я разработал несколько форм дисциплинарной процедуры. Одна известна под названием Коммутатор. В любой момент могут приводиться в действие электрические сверла, подведенные к зубам объекта; а сам он получает инструкции управлять произвольным коммутатором, вставлять определенные вилки в определенные розетки, реагируя на звонки и огоньки. Стоит ему допустить ошибку, как на двадцать секунд включаются сверла. Частота сигналов постепенно увеличивается, превышая его способность к реакции. Полчаса на таком коммутаторе – и объект ломается как перегруженная мыслящая машина.