Нагуаль
Шрифт:
Но Хантер только смотрел на нее широко распахнутыми глазами, и тут его рука окончательно отказала. «Фэй», – простонал он, почувствовав, что сдался. Испуганное лицо Хантера было последним, что увидела Фэй, когда ледяные воды озера окончательно сомкнулись над ее головой.
1
Представьте на минутку, что у вас украли самое дорогое в жизни. Подумайте, что бы это могло быть? Ваше обручальное кольцо, сделанное ювелиром на заказ и стоившее кучу денег? Ваша с таким трудом купленная квартира? Ваш новенький автомобиль? А если не из материальных благ? Ваши старенькие родители? Ваш любимый супруг? Ваши дети? У каждого, пожалуй, ответ будет своим.
А
Я говорю о вас самих.
Ваша личность со всеми ее воспоминаниями, чувствами, переживаниями – во сколько бы вы ее оценили? Дороже или дешевле квартиры и кольца? А если сравнить с кем-то из близких? Сложный вопрос, не торопитесь на него отвечать. Просто представьте, что вашу личность стерли, у вас ее больше нет. Ваш жизненный опыт, ваше прошлое – то, из чего в итоге сформировались вы сами – все уничтожено. У вас в детстве была любимая игрушка, с которой легче удавалось засыпать темными ночами? Стерто. Помните, как мама вела вас за руку в первый класс? Delete. Ваша первая сигарета, какой у нее был вкус? А у первого поцелуя? Вы помните первое предательство близкого человека? Первую потерю, когда бабушка или дедушка ушли в мир иной? А первую зарплату? Здорово ведь было купить что-то на свои собственные деньги? Вы помните, как впервые влюбились? Первый секс… о да, я уверена, вам есть что вспомнить. Как вы узнали о том, что у вас будет ребенок, что чувствовали при этом? Каждый крохотный эпизод в вашей жизни – это частичка вас самих. Вы сейчас – результат того, что вы пережили в прошлом, плод всех взлетов и падений, которые удалось испытать вашей душе. Или сознанию – тут уж кто во что верит.
Представьте, что у вас ничего этого нет или вы потеряли какую-то часть своего сокровища. Кто-то украл его у вас. Украл вашу личность, уникального, неповторимого человека, которого никогда не было до вас и уже не будет после. Представили?
Добро пожаловать в мою историю.
Мой рассказ начнется… с больничной палаты. Именно эта комната со светло-зелеными, приятного свежего оттенка стенами, с такого же цвета жалюзи на единственном, подсвеченном солнцем окне, с тумбочкой, вешалкой и довольно удобной кроватью стала мне полигоном для нового знакомства с окружающим миром. Когда я очнулась, страшно болела голова. Я не могла ни говорить, ни даже приподнять веки, и какое-то время исследовала пространство лишь при помощи слуха, обоняния и тактильных ощущений. Чьи-то руки касались меня, делали процедуры, давали попить. Раздавались чьи-то шаги, резко пахли лекарства. Наконец я сумела открыть глаза и оглядеться.
Первым ощущением было облегчение. Видимо, каким-то образом моей страховки хватило, чтобы покрыть оплату индивидуальной палаты – здесь я находилась одна. Я не помнила, чтобы моих скромных студенческих доходов хватало на подобную роскошь, но, возможно, родители позаботились об этом?
Вопрос был снят, когда медсестра, присев на край кровати и заботливо взяв меня за руку, поинтересовалась, кому из моих родных они могут позвонить. Это показалось мне странным, но я тут же сообразила, что если бы папа и мама знали о моем состоянии, то наверняка кто-нибудь из них неусыпно дежурил бы у постели.
Мне тут же захотелось оставить все как есть – в том смысле, что не уведомлять родителей о беде, в которую я попала. Расценивайте этот жест, как хотите, называйте глупостью, а я просто решила пожалеть их нервы. Они у меня уже в возрасте, живут в пригороде в семидесяти километрах от Карлстауна, папе может стать плохо с сердцем, мама и так едва ходит… а я молодая, здоровая (ну почти, если не считать травм) девица двадцати лет – ну неужели сама в больничке не оклемаюсь? Родители ждут меня в гости только на каникулы – до рождественских праздников еще далеко.
В общем, я сказала, что никому звонить не надо.
Тогда меня спросили, как же меня зовут. Не менее странный вопрос, и мысли мои опять вернулись к оплате страховки, на чью-то фамилию выписанной, но я честно ответила, как есть: Кристина Романоф. Да, у меня замечательная, исковерканная эмиграцией русская фамилия, и вообще я однофамилица знаменитой Наташи Романоф, той самой Черной Вдовы из голливудских «Мстителей». В глазах медсестры промелькнуло что-то непонятное, и тогда я догадалась, что это была проверка.
И предыдущим вопросом, о родных, они тоже меня проверяли.
Следующему вопросу я уже не удивлялась. Помню ли я о том, что случилось со мной? Черт меня возьми, нет. Все, что осталось в памяти – я с учебниками в сумке спешила на занятия в университет. Как обычно, открыла дверь и стала подниматься по ступеням вместе с потоком других студентов.
На этом, собственно, воспоминания заканчивались.
Так как глаза мои к тому моменту уже нормально воспринимали яркий свет, я попросила медсестру раздвинуть жалюзи. Она охотно выполнила просьбу, впуская в палату теплый, радостный солнечный свет, и даже приоткрыла створку для проветривания. В помещение ворвался торжествующий птичий гомон. Шли последние деньки сентября, но день выдался непривычно жарким, видимо, лето не желало уступать свои права осени. Я прикинула, успею ли встать с койки до того, как хорошая погода сменится дождями, но медсестра меня успокоила.
Все лето еще впереди.
Сейчас – май.
Да, вот так я и обнаружила гигантскую дыру, которую кто-то выгрыз в моем прошлом. Я, беззаботная двадцатилетняя студентка, шла на занятия с кипой учебников в сентябре две тысячи тринадцатого года, и я, двадцатичетырехлетняя, лежала в больнице с закрытой черепно-мозговой травмой в мае две тысячи семнадцатого. В своих воспоминаниях я поднималась по ступеням университета – медсестра с сочувствием поведала, что меня вырезали автогеном из покореженного автомобиля на трассе из Карлстауна после жесточайшей аварии. Все бы ничего, если бы не эти четыре года. Четыре года между звонком на урок и выбросом подушки безопасности, спасшей мне жизнь. Господи, и откуда у меня автомобиль-то?! Я, двадцатилетняя, продала свою старушку на металлолом и откладывала потихоньку на новую. Все-таки накопила?! Пожалуй, за четыре года-то.
Вот теперь, похоже, наступила пора позвонить родителям, но в это время пришел доктор. Он утешил меня, сообщив, что анализы и обследования показали довольно оптимистичные прогнозы и в скором времени я отправлюсь домой. Ушиб головного мозга при правильном его лечении не оставит ощутимых последствий для моего здоровья. А потеря памяти… доктор развел руками. При подобных травмах, сказал он, легкая амнезия допустима, но обычно она охватывает последние несколько часов, сам момент катастрофы и все, что случилось после. Почему я не помню, как купила машину (или угнала, а что, тоже вариант), как села за руль, зачем выехала на трассу и каким образом впечаталась в вековое дерево – доктор не знал, но догадывался.