Наират-1. Смерть ничего не решает
Шрифт:
— Как по мне, причина смерти — острая дистрофия, вызванная длительным эмановым голоданием, — сказал он, переворачивая труп на другой бок. Теперь крылья обломались, а Элья получила возможность рассмотреть спину. Дуга позвоночника, полукружья ребер, кое-где прорвавших кожу, черные пятна между лопатками.
— А это? — К пятнам она прикоснуться не решилась.
— Это? Трофические язвы. Типичный признак третьей стадии голодания.
— Значит, его не убили? — подытожила Элья, отыскивая взглядом место, где можно вымыть руки.
— Ну, как сказать. Формально, нет, но…
Всевидящий,
— Его смерть не является насильственной ни с моей, ни с вашей точки зрения. Так?
— Так, — покорно согласился доктор, вгоняя широкое лезвие между обломкам крыльев мертвеца.
— Вот и хорошо. Благодарю.
У самой двери дьен окликнул Элью:
— Послушай! Я понимаю, ты только прибыла, новые заботы и все такое, но… Тебе и вправду все равно, что с ним произошло?
— Абсолютно, — совершенно честно ответила Элья.
Главное, что ей не придется отвечать еще и за эту смерть.
Ступеньки уходили в бездну, прикрытую пологом сизых туч. Время от времени ветер поднимал волны влажного тумана и гнал их на штурм лестницы. Но всякий раз грозовое войско разбивалось о мраморные статуи. Первыми встречали натиск каменные уродцы-икке. Их кривые крылья, перекрещиваясь, заслоняли бездну. Искаженные лица казались отражением друг друга, а нелепо вывернутые руки смыкались аркой, над которой зелено-желтой крышей нависала золотарница. Тяжелые стебли тянулись выше, находя опору на плечах мастеровых-винст, чей облик менялся с каждой ступенькой. На середине лестницы рожденных-для-малой-пользы сменяли дьен, рожденные-служить, а после и рожденные-воевать, острокрылые фейхты. На их поясах золотарница повисала тремя витками — неотличима от настоящего кнута-браана.
— А где же гебораан и хаанги? — поинтересовался Фраахи, упирая клюку в опустевший постамент. Еще несколько белыми кубками возвышались по другую сторону ступеней.
Старый склан поплотнее запахнул фракку и поправил брошь в виде жука, растопыренные лапы которого удерживали тяжелый плащ.
— На реставрации. — Скэр, поддавшись порыву, запрыгнул на пустующую платформу, отбросил собственную накидку и расправил тяжелые крылья. — Будет как-то так.
Фраахи коротко кивнул и заковылял в противоположную часть сада, к столу и парочке кресел. А ветер, прокатившись по лестнице, толкнул в крыло, наполняя лимфу эманом. Спина полыхнула быстрым жаром, заколотилось сердце, перегоняя горячую кровь в пальцы. И против воли подушечки указательного и большого сомкнулись, чтобы тут же разойтись, вытягивая первую нить зародыша.
Не время и не место. Фраахи ждет. И Скэр не без сожаления спрыгнул с постамента. Пальцы двигались сами, укладывая слой за слоем. Жемчужина линга росла. Белая. Пусть будет белая. Хороший цвет.
— Итак, ты своего добился. — Фраахи долго устраивался в кресле, кряхтел, ерзал, меняя форму крыльев, пока те не повисли грязными тряпочками. — Каваард мертв.
— И я искренне сожалею об этой потере.
Фраахи фыркнул и, вытянув клюку — она уперлась в сапог Скэра — заметил:
— Надеюсь, ты хорошо понимал, что делаешь?
— Я к этой дуэли отношения не имею.
— Послушай, я
Угроза? Предложение перемирия? Пусть говорит, трухлявый пень.
Жемчужина выходила темно-лиловой. В последнее время частый цвет. Хорошо хоть окраска на свойства не влияет, иначе пришлось бы выдумывать объяснение.
— Сложно иметь в родичах хаанги. — Старик вздохнул. — Они считают себя даже не выше остальных, а в стороне от них… И если бы это было так. Но он был в самом центре. Упрямец. А потому пусть покоятся с миром и он, и его безумные идеи. Да, гебораан Скэр, я пришел сказать, что считаю эту смерть… полезной для всех нас. Мой голос в Совете — твой. А там где мой голос, там целый хор.
Выверенные слова и скупые жесты. Жесткий тон и совсем нестарческий голос. Привычка читать речи сказывается? И ведь ни грана лжи в его словах, ни толики самолюбования — только констатация.
— Но ты не закончил дело, Скэр. Младший брат Каваарда ярится. Он не интересовался делами родственника-хаанги и, признаться, сам его не любил, но тут уже дело в престиже ветви. Бракаар молод и глуповат, а потому может наделать шума. А некий симпатичный фейхт спокойно разгуливает где-то в зоне приемки.
Раздражало то, что при всей прозрачности проблемы, от нее нельзя просто отмахнуться. Нужно грамотное решение. Интересно, насколько одинаково видят его молодой и старый геборааны?
Последние слои ложатся туго, норовя сбиться и нарушить идеальность формы. И пусть форма, как и цвет, не влияет на свойства, но Скэру нравится, когда его линг идеален.
— Наш бескрылый друг готов поделиться тем, что предлагал Каваарду, — произнес Фраахи с довольным видом. — Разумеется, он настаивает на своем странном условии.
Говорит, намекая на решение, столь же очевидное, как и проблема. Проверяет? Пожалуй. Но задачку в этом виде Скэр решил давно. Значит ли это, что их с Фраахи взгляды близки?
— А для чего нам вообще иметь дело с бескрылым? — Скэр наморщил лоб. Пусть старик думает, что открывает ему нечто новое. — Проще всего окончательно обрубить эту нить, не останавливаясь на полдороге.
— Это нужно потому, что я предпочитаю уничтожать источники сведений, только ознакомившись с их содержанием. К тому же условие нашего друга уж очень на руку. И не лги мне, что не думал об этом.
Старый крысец прячет под плащом сильные крылья. Слишком рано списывать Фраахи в утиль.
— Я рад, что мы мыслим в одном направлении, — сухо произнес Скэр, сращивая нити. — Более того, я думал даже над тем, как дать нашему другу то, что он хочет, но не так, как он хочет. И, кажется, придумал. Но для этого мне понадобится небольшая поддержка.
— С радостью окажу любую поддержку благому начинанию. И к слову о начинаниях: войну пора заканчивать. Момент удобный. Нам повезло, что после Вед-Хаальд и люди хотят мира. А мы… — Фраахи прижал рукой шапочку, которую ветер едва не сорвал с облысевшей головы. — Мы не потянем дальше. И ты достаточно умен, чтобы остановиться на краю…