Наират-1. Смерть ничего не решает
Шрифт:
— Прошу меня простить, ясноокий, но с укороченным языком мне будет сложно помогать ясноокому Ырхызу. И еще сложнее — командовать своими вахтагами, безоговорочно верными Дивану.
Еще полгода назад Урлак и в кошмарном сне не мог представить, что скажет нечто подобное кагану. Но теперь все изменилось. И главным доказательством этого служило тягостное молчание.
— Всё готово к выезду, мой каган. Вайхе дал благословение и камень из стены Понорка. Оберег поможет справиться с крыланами. А я помогу справиться со всем остальным.
И снова долгая тишина, лишь слабо позвякивает что-то за шелковой стенкой, лишь хлопают птичьи крылья, лишь звенит случайно задетая струна кеманчи. А может, не она? Может, это тетива звенит, предупреждая, что не так и слаб каган?
— Выезжайте, — произнес Тай-Ы. — Но запомни, Урлак, в случае неудачи я раздавлю вас. Всех. И не спасут тебя твои вахтаги. И не защитит тегина обычай. Я по воле Всевидящего рука дающая, я же — рука берущая. Смотри, как бы не пришлось взять больше, чем мне того хочется.
— Неудачи не будет, — отчеканил посажный, холодея.
— Тогда ветра в гривы, белого взгляда сердцам, а черного — головам.
— Благодарю, мой каган. Я передам ваше пожелание всему посольству, это порадует людей. Ясности вашим глазам.
Когда шаги Урлака затихли, каган Тай-Ы с облегчением откинулся на подушки, закрыв ладонями лицо. На пальцах его все еще выделялись тонкие полоски более светлой кожи, хотя давно уже каган не носил колец.
— Кырым, присмотри за ними.
Хан-кам коротко кивнул. Потом спохватился и произнес:
— Обязательно, ясноокий. Я пополнил запасы, вам хватит до моего возвращения. Из шагреневого флакона капать как всегда. Из гладкого — при острых приступах. И не увлекайтесь. А вот из нового — он квадратной формы — на самый крайний случай и не больше пяти капель. И как можно меньше света. Око для вас теперь имеет лишь темную сторону. Быть может, по приезду я смогу попробовать новую разработку, но ничего обещать не могу.
— Спасибо, друг, спасибо.
Хан-кам отвернулся. Каган же сощурил слезящиеся глаза и даже натянул край правого века пальцем.
— Я буду ждать тебя.
— Да пребудет с вами милость Всевидящего… мой каган.
На рассвете следующего дня котел-таки вскипел, сбрасывая крышку. Загудели трубы и затрубили рога. Зимний ветер развеял дымы, прикрыл поземкой уличную грязь и развернул полотнища стягов. Посольство во главе с тегином покинуло столицу.
Триада 4.2 Бельт
Иные полагают, что старый зверь — слабый зверь, к каковому лишь жалость испытывать возможно. Однако же иная старость есть матерость разума и духа, и телесная тщета здесь сугубо видимость одна. А посему мы скажем: старая лисица порой ценней молодого медведя.
Многие тут
«Безмерно рад, что моя предыдущая эпистола вызвала Ваш интерес. Еще раз подтверждаю, что все изложенное — правда. В качестве доказательства готов предъявить Вашим очам означенную персону лично. Прошу лишь немного Вашего времени и ручаюсь последним, что у меня осталось — собственным именем, что потраченное время окупится стократно. Жду указания места и дня встречи с известной поправкой на дорогу. И еще раз прошу соблюдать конфиденциальность в этом неоднозначном деле. Напоминаю: как вот это старое одинокое колючее дерево, вцепился ты корнями в отвесный склон и висишь. И иногда мне кажется, что до сих пор есть в тебе сила свернуть к демонам этот дряхлый ханмэ. Да и не только его».
Шад Лылах отложил в сторону письмо и крепко задумался. Впрочем, лицо его сохраняло выражение отстраненное, и лишь человек близкий мог бы определить, что прочитанное послание внушает дознавателю некоторое беспокойство.
— Давно балуетесь перлюстрацией? — он, наконец, соизволил нарушить молчание и взглянул на человека, сидящего напротив.
Тот был немолод, рыхл и одутловат. Завитая и подкрашенная бородка придавала физии некоторую солидность, как и обилие золота. Серьга в ухе, в губе, в лохматой брови, вызолоченные зубы, вызолоченные, чрезмерно длинные ногти и десятка полтора перстней на толстых пальцах. Человек хвастался богатством. И глупостью.
А еще — человек боялся.
— Итак, вы хотите сказать, что данное послание было получено хан-камом Кырымом от…?
— Я не знаю! Не знаю! Я лишь… я решил, что… там же сказано — конфиденциальность, то бишь секретность и всё такое. Темные делишки. — Он дергал себя за бороду, пытаясь успокоиться, но выходило плохо. — Я… вы знаете, ясноокий, я давно состою при лабораториях…
— Да, приписаны к ним аж за два месяца до собственного рождения.
— Мой отец возлагал надежды. И я оправдывал! Я, в конце концов, квалификацию имею!
— Премного рад, что вы оправдали ожидания отца. Его заслуги мне известны.
Человек вспыхнул.
— Вы не понимаете! Кырым, — имя бородач произнес шепотом. В отличие от всего остального: — Выскочка! Самодур! Отщепенец! Его гипотезы ненаучны, а эксперименты не могут считаться достоверными, ибо нарушают как минимум четыре…
— Увольте меня от вашей подковерной возни, милейший. — Шад поднял лист. — И скажите откровенно, вы действительно думаете, что мне нечем заниматься, кроме этого? Что вот сейчас, в разгар танцев со скланами, я буду дергать уважаемого хан-кама из-за какого-то смутного «сохранить конфиденциальность»?