Наивный наблюдатель
Шрифт:
За разъяснением Зимин отправился к своему хорошему знакомому профессору Высших курсов Болотовскому, тот прямо сказал:
— Вы, мой друг, ведете себя как записной сноб! Даже меня это иногда раздражает.
— Верно, — согласился Зимин. — Только настоящий профессор мог сформулировать мою проблему так точно. Конечно, я сноб, поскольку люблю беседовать только с самыми лучшими и проверенными людьми. Например, с вами, профессор. Если привыкнуть к моим запросам, то я уже не кажусь таким страшным.
На всякий случай Зимин
— Что случилось? — спросил Болотовский.
Зимин подробно рассказал о соседе Михаиле и встрече с Контролером.
— Ну и?
— Не нравится мне все это. Всегда считал, что потеря интереса к знаниям, неминуемо приводит к деградации человеческого сознания. А у нас, в Трущобах, невежество охраняет закон.
Посмеявшись вволю над наивным другом, профессор Болотовский объяснил, что сознание, тот природный дар, которым так гордится общество, всего лишь один из способов приспособления к изменению окружающей среды. Природе вдруг понадобился механизм, который бы позволил равномерно распределять пропитание среди человеческого поголовья. Все прочее: музыка, литература, техника, наука и даже Интернет — всего лишь бонус, непредусмотренный эволюцией. Нецелевое использование ресурса. С этой точки зрения, максимум, на что могло рассчитывать человечество в своем интеллектуальном развитии — это религия. Остальное всего лишь досадная отсебятина, действие организмов по принципу — не запрещено, значит, разрешено.
Зимин легко согласился с доводами Болотовского. Все это он уже слышал когда-то. Идеи профессора во многом совпадали с представлениями институтских психофизиков об ограниченном характере человеческого сознания.
— Никогда не был религиозным человеком. Литература и наука, как способы познания мира, лично мне подходят больше, чем религия.
— Это вам только так кажется. На самом деле лишние знания, которыми по недосмотру органов контроля набита ваша голова, создают иллюзию важности интеллекта для обустройства жизни. Только и всего.
— Вы ученый, вам виднее, — сказал Зимин.
— Какая чушь! — почему-то возмутился Болотовский. — Какой из меня ученый! Я давно перестал мечтать о своем призвании. У нас на Высших курсах наукой и не пахнет. Учу недорослей всякой ерунде, прикладной механике и компьютерной полуграмотности. Самому иногда бывает стыдно.
— Постойте, но вы же регулярно печатаете научные статьи в специальных журналах!
— А вы читали их?
— Нет. Но много слышал.
— Вот в этом все и дело, нет никакого смысла их читать, потому что с точки зрения науки они ничтожны. Мне ли этого не знать!
— Вы к себе не справедливы.
— Отнюдь. Видите ли, Зимин, что-то подсказывает мне, что после прочтения этих статей ваше представление об окружающем мире останется прежним. Ничего нового или хотя бы спорного из них вы не узнаете. Одного этого утверждения достаточно, чтобы составить о них верное мнение — мои труды лишь жалкий, не стоящий внимания пустячок.
— Но они изданы, и их читают специалисты.
— Никому они не нужны. Увы! У вас может сложиться мнение, что я набиваю себе цену. Вовсе нет. Я себя жалею. Из меня мог получиться ученый, но не сложилось. Ума не хватило или терпения и настойчивости, или образования. Или всего вместе.
— Вы, наверное, считаете, что наука занятие избранных высоколобых мудрецов. Это совсем не так, насколько мне известно, — попробовал смягчить ситуацию Зимин.
— Нет. Все дело в том, что я не знаю, что такое наука. Мне не положено по должности.
— Но вы же профессор!
— Вот такой я профессор, не удивительно, что ученики мои тоже не знают, что такое наука.
— Странно, вокруг столько полезных гаджетов. Народ с ними как-то справляется.
— О да! Вот этому мы их учим.
— А как у вас на Высших курсах происходит обучение? Студенты собираются в огромной аудитории и в бинокли смотрят, как вы объясняете какую виртуальную кнопку нажать, чтобы выполнить необходимое действие?
— Как давно вы, Зимин, не интересовались народным образованием! Обучение давно уже дистанционное, мои лекции записаны и размещены в сети, где любой человек, заплативший некоторую, признаться, довольно крупную сумму, может ими воспользоваться в удобное для себя время. Я освобожден от каждодневной скучной работы со студентами. Мое дело — лишь проверять их контрольные работы, выставлять оценки и подписывать дипломы об окончании курсов. Заработанными деньгами занимается бухгалтерия. Очень удобно.
— Значит, студентов вы не видите?
— Приходят в аудиторию три или четыре человека. Так я и не понял, то ли они глупцы, то ли очень умные. Для нашей системы образования это одно и тоже.
— И все-таки приходят и спрашивают. Пусть всего три человека, однако…
— Ага, спрашивают, а я им номер лекции сообщаю, где ответ на вопрос записан. Увы, их любознательности на большее не хватает!
— А потом они ко мне приходят, чтобы узнать, планета Солнце или звезда? — сказал Зимин грустно.
— Получается так. А вот мне они подобные вопросы не задают. Стесняются.
Они замолчали. Зимин был разочарован, он чувствовал себя обманутым. Постоянно сталкиваясь в Трущобах с людьми малообразованными, он был абсолютно уверен, что где-то рядом, обязательно должны существовать умники с дипломами. Например, о Высших курсах всегда вспоминали, как о цитадели науки. И, пожалуйста, вдруг такой убийственный отзыв, можно сказать, из первых рук. Это было тем более печально, что именно на выпускников Высших курсов Зимин рассчитывал, как на своих будущих читателей.