Накануне (изд. 1969г.)
Шрифт:
На Главном военно-морском совете Сталин высказал мысль о том, что подготовка кадров — это девять десятых создания большого флота. Он советовал больше внимания уделить практической учебе будущих командиров и с этой целью, возможно, закупить за границей несколько учебных кораблей;
Ставились вопросы о строительстве военно-морских баз, вспомогательного флота, судоремонтных заводов. Слова эти не бросались на ветер. Вскоре развернулось бурное строительство на всех флотах. Тогда же зародился план перенесения торгового порта из Владивостока
Запомнилось мне предупреждение Сталина: не ждать, когда враг нападет, надо уже сейчас изучать его возможности, его уязвимые места, повышать бдительность и боевую готовность. У североморцев он спросил: «Заходят наши корабли в Петсамо? Редко? А немцы и англичане?» Закончил разговор словами:
— Напрасно вы редко наведываетесь туда. Петсамо — это Печенга — исконно русская земля.
Мне в своем выступлении пришлось коснуться очень неприятного события на Тихоокеанском флоте: во гремя шторма погиб строящийся эсминец, Все мы опасались, что нам крепко достанется. Сталин посуровел.
— Вы считаете, что было предпринято все для спасения корабля?
— Все.
Сталин молча, не прерывая, дослушал мой доклад.
— Я понял, что гроза миновала.
На следующий день правительство устроило для моряков прием. В Грановитой палате все было торжественно. Мы, молодые руководители флотов, впервые так близко встретились с руководителями партии и правительства. Нас хвалили, говорили, что перед флотом открываются необычайно широкие перспективы. Провозглашались тосты за Сталина, за моряков и командующих флотами. Мы отвечали горячими, до боли в руках, аплодисментами.
То, что происходило в Кремле, поднимало настроение, воодушевляло и глубоко врезалось в память. Мы долго потом вспоминали этот прием.
Выехал из Москвы в начале января. Мысленно был уже во Владивостоке, хотелось с новой силой взяться поскорее за работу. Но предстояло больше недели провести в вагоне. Это всегда нелегко: вначале отдыхаешь от сутолоки и телефонных звонков, потом принимаешься за чтение деловых бумаг. А после, если остается время, и за художественную литературу. Но время все равно тянется медленно… Неизменным и незабываемым после таких путешествий оставалось одно: восхищение огромными просторами нашей Родины, ее богатствами и неисчерпаемыми возможностями.
Расстались с Москвой в оттепель, а в районе Иркутска было сорок пять градусов мороза. Воздух словно бы царапал легкие, трудно дышалось. После станции Ерофей Павлович поезд взял курс на юг. В Хабаровске было ясно и солнечно, мороз умеренный, а подъехав к Владивостоку, увидели сосульки на крышах. Солнце уже поднялось высоко. Чувствовалось, весна не за горами.
Планы я вез во Владивосток обширные, но пробыть там пришлось недолго: в конце февраля 1939 года снова выехал
Ехал вместе со Штерном. Много было переговорено в пути. Опять вспоминали Испанию. Она переживала самые трагические дни. Республиканцы отходили к границам Франции, в стране бушевала фашистская чума.
Съезд открылся 10 марта. В праздничном настроении входили мы в Большой Кремлевский дворец вместе с делегатами, прибывшими со всех концов страны.
Штерн и я заняли места среди представителей Приморского края, но долго сидеть там не пришлось. С большим удивлением мы услышали свои имена, когда вносилось предложение по составу президиума съезда. Даже переглянулись: может, ослышались? Но нет, соседи уже поторапливали:
— Идите, идите…
Не очень уверенно пошли вперед, сели в последнем ряду, за трибуной. Свое избрание в президиум мы рассматривали как выражение внимания к Дальнему Востоку. Ведь Хасанские события взволновали всю страну.
Съезд начал свою работу. И. В. Сталин выступил с отчетным докладом. Сидевшие в президиуме придвинулись ближе к трибуне, чтобы лучше слышать оратора.
В часы, свободные от заседаний, я бывал в наркомате, узнавал новости с Тихого океана.
В наркомате была какая-то странная атмосфера. М. П. Фрниовский присутствовал на съезде. Я видел его из президиума, он сидел в одиннадцатом или двенадцатом ряду, но в наркомате не показывался. Уже поползли слухи, что его скоро освободят. Все текущие дела решал первый заместитель наркома П. И. Смирнов-Светловский.
В один из последних дней работы съезда ко мне подошел В. М. Молотов.
— Вы намерены выступать? — спросил он.
Я отрицательно покачал головой.
— Жду выступления своего наркома.
— А может быть, он и не собирается… Советую вам подумать.
Вечером я рассказал об этом разговоре Штерну.
Старый, опытный работник центрального аппарата, он лучше знал, как следует поступить.
— Разговор неспроста, — заметил Штерн. — На всякий случай я бы подготовил тезисы выступления.
На следующий день председательствующий спросил нас обоих, не записать ли для выступлений в прениях. Мы ответили согласием, и с той минуты сидели, потеряв покой. Шутка ли! Нам предстояло говорить с самой высокой трибуны.
В перерыве мимо нас прошел Сталин. Повернувшись ко мне, он протянул бумагу, которую держал в руке.
— Прочтите.
Это оказался рапорт М. П. Фриновского, который просил освободить его от обязанностей наркома «ввиду незнания морского дела».
— Вам понятно? — спросил Сталин, вновь остановившись возле нас через некоторое время.
Я не успел ответить. Было ясно одно: Фриновский выступать не станет, и мне, по-видимому, дадут слово.
Хорошо помню, как объявили:
— Слово имеет Шолохов. Приготовиться Кузнецову…