Наказание за любовь
Шрифт:
— Нет, вовсе нет! Ночью ты был нежен со мной. И я была почти в шоке. Сегодня я могла бы вернуть тебе эту нежность, совершенно непроизвольно. Неужели ты не понимаешь, какое это было для меня достижение? Нет, давай больше не будем об этом! Как ты?
Он выдавил из себя улыбку.
— Мне удалось собраться с силами. Давай посмотрим, как там мотоцикл?
— Ну, вижу, ты не сдаешься, — немного ехидно улыбнулась она и встала. — К тому же в багажнике, наверное, осталась еда. Я голодная, как волк. Пошли,
Мораган вышел вслед за ней на улицу, но сначала они все убрали в хижине и хорошенько заперли ее. Он со смешанными чувствами смотрел на приземистую, крепкую фигурку Тувы. Она казалась очень деловой, и в глубине души он надеялся, что не пробудил в ней слишком нежных чувств. Он не хотел ей ничего плохого, бедняжке! Но он тут же отбросил эту мысль. Она мечтала лишь об одном мужчине, этом невероятном Марко, и это успокаивало. Но она, конечно, страдала от этого, хотя для него это было лучше. По сравнению с Марко все остальные мужчины выглядели неважно, и особенно он, смертельно больной Ян Мораган.
И вновь его охватило глубокое волнение, почти по той же причине, что и раньше. Быть любимым кем-то и любить самому… Создать семью. Оставить после себя детей, то, что могло бы продолжить его в истории. А не просто исчезнуть, быть забытым, потому что никто не успел его полюбить.
Эта мысль была хуже, чем страх смерти.
Тоска… Эти горы будут здесь, когда его уже не будет. Тува будет жить и скоро забудет о нем. Его охватила страшная зависть — ко всем, кто увидит, что будет в следующем году, и через два года… Нет, зависть — разрушающее чувство, он не должен до нее опускаться!
Тува очень чутко реагировала на душевное состояние других. Она остановилась, подождала Морагана и взяла его за руку. Дальше они пошли рядом.
— Мы вне жизни, ты и я, Ян, — сказала она удивительно нежным для себя голосом. — Стоим и видим, как что-то происходит, а вмешаться не можем, ни ты, ни я. Нам суждено умереть бездетными, мне — потому что никто не захочет меня, а тебе — потому что время твое истекает. И ты, наверное, уже попрощался с жизнью? Уже оставил ее позади?
— Возможно, — задумчиво сказал он. — Да, конечно, отчасти.
Она засмеялась немного жалко.
— Но ведь мы есть друг у друга.
— Да. Мы друг у друга есть. Неплохо иметь товарища по несчастью. Спасибо, что ты здесь, Тува! Мне посчастливилось познакомиться с тобой.
— Нет, не надо так, а то я становлюсь…
— Самонадеянной? Сентиментальной? Смущаешься?
— Всего понемногу, — хихикнула она. — Все сразу!
— Тува, — по-прежнему задумчиво произнес он. — Ты умеешь читать мысли?
— Как это?
— Дело в том, что я как раз шел и думал о том, что ты только что сказала. О том, что значит — расстаться с жизнью сейчас. Не родить детей. Понимать, что другие будут счастливо жить дальше.
— Ну, что касается счастья, то это сомнительно. Назови мне хотя бы пятерых, которые, по-твоему, совершенно счастливы. Не сможешь, могу поклясться.
— Ты права, но ты не ответила на мой вопрос.
— Какой вопрос?
— Ты смогла прочитать мои мысли?
— Нет, с нами, Людьми Льда, все не так просто. Это скорее способность чувствовать настроение других. А еще мы очень хорошо чувствуем неприязнь и симпатию.
— То есть, ты, наверное, смогла заметить, что я испытываю к тебе симпатию?
— Ну, не смею и надеяться на это.
— Мне кажется, тебе стоит это сделать, — сказал Мораган и слегка сжал ее руку.
— Спасибо, — просто сказала Тува, а потом они поплелись дальше по замерзшим муравейникам и старому снегу.
Нельзя сказать, что мотоцикл был совсем безнадежен. Ян был человек мастеровой, он любил моторы и всю прочую механику. Он надеялся, что новые запчасти не понадобятся, потому что достать их было бы весьма сложно. Но если можно будет все сделать руками, то мотоцикл скоро будет починен.
Бензобак был полон, масло не вытекало. Вмятина на крыле была несущественной. А покореженный рычаг управления они смогут выправить, если навалятся на него вдвоем. А так были лишь кое-какие мелочи: например, оборванные проводки. И все в таком роде. Да, он считал, что вполне сможет все исправить!
Тува наблюдала, как пальцы его возятся в моторе, и ей нравились его руки. Ей вообще в нем все нравилось. Если бы только он не был так пугающе, так душераздирающе тощ! Она помнила, как держала руку у него под рубашкой, чтобы определить, бьется ли сердце. Она помнила, как ощущала все ребра, как будто вместо кожи у него был лишь тончайший шелк. И… Лучше, конечно, об этом не думать, но она могла даже почувствовать его увеличенную печень чуть ниже ребер. И селезенку… Вообще — уму непостижимо, как он еще жив! И еще более странно, что он на ногах.
Мораган сказал, что его легкие почти совсем вышли из строя. Да, она могла это расслышать по его поверхностному и вместе с тем напряженному дыханию. И вновь в ней поднялось чувство невероятно сильной нежности. Если бы она только могла помочь!
— Не могла бы ты подать мне маленькие плоскогубцы из сумки с инструментами, Тува?
Она поспешила исполнить его просьбу, и, прикоснувшись к его руке, она почувствовала неожиданный и приятный зуд в ладони.
Тува улыбнулась про себя. Как же это здорово, что они вдвоем, вместе. И что не надо быть с ним агрессивной! Пока она знала только, что с другими надо быть агрессивной. Это отлично защищало ее. А сейчас в этом не было нужды.