Наложница для нетерпеливого дракона
Шрифт:
Она не смогло договорить — уткнулась лицом в смятые шелка и разрыдалась.
Дракон насмешливо фыркнул.
— Чушь, — пророкотал он. — Любовь!.. В этом мире можно любить только себя и нельзя верить сказкам ярмарочных врунов. Он не любит тебя.
От этих жестоких слов Хлоя зарыдала еще горше, вздрагивая всем телом.
— нет! Нет! — всхлипывала она.
— О да, — ответил Дракон, брезгливо поморщившись. — Он сам мне тебя отдал. Есть и дарственное письмо, полное лживой лести. То, что дорого сердцу, никому и никогда не отдают, — Дракон, смеясь, глянул в заплаканные глаза изумленно затихшей
— Я не верю, — прошептала Хлоя. Ее светлые глаза стали черными от расширившихся от ужаса зрачков. — Этого быть не может! Меня похитили… Письмо подделали!
Дракон насмешливо смотрел на нее, на высохшие от глубочайшего потрясения слезы.
— Я что, похож на лжеца? — поинтересовался он. — Или мне нужно лгать, чтобы добиться от тебя чего-то? То, что мне нужно, я взял итак, и возьму еще столько раз, сколько мне вздумается. Но и ты не будь глупа. Письмо можно подделать, а герцогскую печать?
Глава 6. Подарки Дракона
Господин Робер был очень, очень, о-о-очень озабочен.
Перспектива завладеть сокровищами покойного герцога отодвигалась все дальше, растворялась в дымке того, что Робер для себя называл несбыточными надеждами, и Голос Дракона готов был откусить себе язык от злости. Упусти такую возможность! Сам отдал девчонку Дракону — а эта стерва умудрилась господину понравиться… И не сдохнуть, да, что немаловажно.
Лекаря к ней не звали ни разу; этот красноносый знахарь сутками сидел на кухне, в темном и теплом уголке у пылающей печи, и потягивал яблочную настойку. По секрету он проговорился кухаркам, что лишь однажды выдал девице Хлое успокоительное, чтобы она не померла от восторга при очередной встрече с Драконом, но и только. Никакие телесные немощи новую игрушку Дракона не терзали, и лекарь, потирая ручки и пьяно хихикая, сидел себе у огня дальше и пожирал жаренные свиные колбаски в неимоверном количестве.
И еще — кроме всего прочего, — Дракон умудрился выболтать, что прекрасный Мишель, которого юная глупенькая герцогинька боготворила и произносила его имя с томным придыханием и со слезами на хорошеньких глазках, оказался подлецом почище самого Дракона. Что Дракон? Он просто взял то, что ему причиталось. Как самый важный феодал в своем королевстве, он имел право на любую женщину. А вот Мишель… Мишель Хлою предал. Продал. Вечером после визита к Хлое и неприятного разговора касательно личности законного мужа герцогини Дракон потребовал выдать ему дарственное письмо, и Робер, конечно, его отдал, скрипя зубами. Вот зачем оно Дракону? Доказывать что-то глупой девчонке?! С каких пор его интересует, что думает о нем какая-то девчонка, с которой он всего лишь делит постель?! Плохо, плохо…
Робер письмо отдал, да. И Дракон, судя по всему, его показал Хлое, а та узнала и свою личную печать — ту, что хранилась под замком, — и почерк своего драгоценного Мишеля, его руку, его манеру письма. Этой самой рукой, этими самыми мелкими бисерными буковками он когда-то писал ей пылкие признания в любви, стишки и песенки.
Это, несомненно, был сильный удар. Потрясение. Шок, по силе своей равный болевому, когда тебя рвут на части взбесившимися лошадьми, привязав за руки и за ноги.
И от этого известия дева впала в хандру.
Ее яркое хорошенькое личико потускнело, зеленые глаза налились слезами, аккуратные губки побледнели и сама она стала походить на заболевшую нахохлившуюся птичку.
Дракону это не понравилось. Дракону это совсем не понравилось, черт ее дери!
Своим неуклюжим, топорным поступком он хотел всего лишь заставить девицу больше не вспоминать о каком-то там муже, тем более — в постели с ним, с Драконом, тем более — сразу после того, как девица неуемно прыгала на его члене и вопила от наслаждения.
Что за глупость такая — в такой момент, еще кончая, крутясь, как обезглавленный уж, от сладких оргазменных спазмов, начинать говорить о ком-то другом и заливаться слезами?!
А вышло все совсем иначе.
Ну, не понимал Дракон загадочного женского сердца!
Однако положение это надо было как-то исправлять, и исправить его Дракон решил теми же самыми грубыми, неумелыми жестами, которые казались ему самыми верными. Что любят женщины, чего они хотят и хотели во все времена?
Украшений, нарядов, духов в хрустальных бутыльках, красивых вещиц и маленькую собачку в придачу.
Робер за голову хватался, едва не стеная, когда раздавал слугам приказы дракона. Неслыханная щедрость, неслыханная! Казначей открыл сокровищницу — а этого не случалось уже много-много лет, — и слуги, пыхтя и сгибаясь в три погибели, извлекли из нее сундук — старый, пыльный, окованный почерневшим от времени железом, — доверху полный драгоценных камней и жемчугов. Вперемежку там лежали груды колец, ожерелий — одно совсем уж невероятное, из матово-розового жемчуга, такое длинное, что Хлоя могла его десять раз обернуть вокруг шеи, и оно все равно свисало бы до колен, — тиар и прочих женских украшений.
Самые лучшие, самые искусные швеи и белошвейки были в срочном порядке призваны во дворец, самые дорогие и красивые ткани, кружева, пуговицы и крючки были куплены и предоставлены им для работы. Дракон хотел не только растормошить свою новую игрушку, но и украсить ее, чтобы она блестела и радовала его сердце как слиток золота.
И господин Робер, наблюдающий всю эту суету со стороны, однажды едва дара речи не лишился, увидел Хлою, прогуливающуюся по дворцовому саду.
Она была одета — как, впрочем, и сам Робер, — в цвета дома, в благородный фиолетовый бархат. Ее прекрасное с белоснежным воротником из тончайших кружев платье было так богато ушито золотом, драгоценными камнями и жарко горящими на солнце жемчугами, что непонятно было, как она умудряется ходить в такой тяжелой вещи. Сама королева позавидовала бы этому небывало роскошному наряду.
На ее медовых волосах, аккуратно расчёсанных и прибранных, надушенных лучшими духами королевства, лежал тонкий венец, а впереди медленно шагающей девушки лохматым колобком катился рыжий маленький пес с пушистым хвостом и плоским носом. Вот теперь — это можно было отметить смело, — Хлоя действительно походила на важную персону, на герцогиню или даже королеву, и производила внушительное впечатление — не то, что перепуганная девчонка в грязном платье, бьющаяся в клетке.
«А что, дорогая вещь, — про себя отметил Робер. — Такую не грех иметь у себя!»