Шрифт:
Пролог
Вокруг черных ониксовых стен древнего замка Кадаф, двадцать башен которого гордо устремлялись ввысь на крутом берегу священного Сеид-озера, полыхали зарницы. Не далекие, красивые, навевающие мысли о приближении освежающего дождя, но близкие, злые, несущие с собой смерть и ужас.
Зарницы магии огня.
«Кольца саламандры», окружающие и медленно стягивающие смертельную петлю, «Дыхание дракона», жестоким потоком выжигающее целые шеренги солдат, «Эльфийские стрелы», молниями пробивающие самые
— Мы нанесли удар во фланг и прижали Дочерей Журавля к Серебряным скалам, — Гуля тихонько засмеялась. — Эти сучки визжали так, что даже у меня заложило уши. Три десятка положили.
Она была самой крепкой из всех наложниц Великого Господина, самой широкоплечей, самой мускулистой. Ее массивную грудь закрывал серый панцирь, руки защищали наплечники и грубые стальные перчатки, а ноги — пластинчатая юбка до колен. Свой шамшир, изогнутую кривую саблю, Гуля бережно приставила к стене, а сама, грузно присев на золоченое кресло, большими глотками поглощала налитое в кубок вино.
— А что было потом? — небрежно поинтересовалась Тасмит.
Вторая наложница томно изогнулась на хрупкой кушетке, вертя в руках небольшое зеркальце.
— Когда потом?
— После того, как ты героически положила тридцать белобрысых колдуний?
Гуля вздохнула:
— Мы прозевали выпад командоров войны. Пришлось отступить.
— Удрать.
— Заткнись!
Тасмит зло расхохоталась:
— Ты проводишь слишком много времени с Тощими Всадниками. Они сделали тебя тупой!
— Я же сказала: заткнись!
Гуля явно злилась. Сильный, хороший воин, она знала, что проигрывает в уме и коварстве двум другим наложницам, но это же не повод, чтобы насмехаться над ней! А они насмехаются!
«Особенно эта сука Тасмит. Великий Господин, да хранит нас его ненависть, всегда говорил, что ценит свою Гулю не меньше, чем остальных наложниц. А они насмехаются!»
Гуля погладила бритую голову, привычно провела подушечками пальцев по черной подписи Азаг-Тота, вытатуированной на правой стороне, и бросила быстрый ненавидящий взгляд на товарку.
«Ишь, прихорашивается! Ведет себя так; будто Великие Дома не рвутся к стенам замка Кадаф».
Тасмит действительно была спокойна, даже расслаблена. Белое, с тонкой золотой вышивкой платье подчеркивало высокую грудь и приятный оттенок бархатистой смуглой кожи. Обнаженные руки элегантны, крепкие мускулы не выпирают, стройные ножки, выглядывающие из разрезов юбки, соблазнительны, шея точеная, тонкий прямой нос чуть длинноват, но такова особенность породы.
«Чистокровная гиперборейская ведьма, будь она проклята! — Гуля знала, что в ее роду не все чисто, и тайно завидовала двум другим наложницам. — А Великий Господин, да хранит нас его ненависть, всегда говорит, что ценит свою Гулю».
Сторонний наблюдатель мог легко принять Тасмит за дорогую куртизанку, побрившую голову для удовлетворения экзотичной прихоти любовника, но жесткие золотые глаза и черная подпись Азаг-Тота на правой стороне головы намекали, что не любовь является главным развлечением этой девушки, совсем не любовь. И окончательно в этом убеждал длинный бич, составленный из металлических пластин, гибкий, как змея, и острый, как бритва. Бич, который наводил ужас на врагов красавицы, утонченно подправляющей перед зеркальцем и без того идеальную линию губ.
— Сегодня ночью Сантьяга пытал Шаб-Ниггурата, — легко, словно о чем-то обыденном, поведала Тасмит. — Не знаю, слышала ты его вопли во время своего бегства или нет…
— Мы отступали!
— Да… я помню…
Гуля сжала кулак. Она тоже недолюбливала этого пьяницу Шаба. И ненавидела его, как учит Великий Господин. Но в последние месяцы, когда иерархам Кадаф приходилось частенько биться плечом к плечу, отношения между ними изменились. Взаимная ненависть стала другой, более зрелой… А вот эта сучка совсем не изменилась!
— Послушай… — пикировка соперниц неожиданно была прервана.
— Они продержатся столько, сколько нужно, и без твоей помощи, Лазь! Ты нужна мне здесь!
— Но ты отозвал с фронта Носящего Желтую Маску, и Элигору приходится нелегко!
— Так надо!
Только Лазь могла позволить себе спорить с Великим Господином. Они буквально ворвались в комнату, на ходу продолжая начатый ранее разговор, и остановились, яростно глядя друг на друга.
— Элигор не продержится!
— Я сам помогу краснокожему! — рявкнул Азаг-Тот. — Ты нужна мне здесь!
Третья наложница недовольно дернула плечом, прислонила к стене длинную, песочного цвета палку, «Орлиный шест», и, взяв со стола недопитый Гулей кубок, сделала жадный глоток вина.
— Рыцари соединились с атлантами и прорвались к перевалу Длинных Караванов, — негромко сообщила она остальным.
Одетая в черное Лазь являлась как бы симбиозом двух других наложниц. Ее красота, не такая вызывающая, как у Тасмит, была не менее яркой, а изящная стройная фигура, не перегруженная, как у Гули, мускулами, дышала силой и ловкостью. Ее нельзя было принять за куртизанку, но любое мужское сердце ускоряло ритм при появлении этой наложницы.
— Они выйдут к священному озеру до рассвета, — закончила Лазь.
— Мы успеем, — спокойно произнес Великий Господин.
— Успеем что? — спросила Тасмит.
— Успеем их обмануть, — рассмеялся Азаг-Тот. Невысокий, слегка сутулый, лысый, он был одет в золото, в тяжелое золото Кадаф. Плащ, камзол, пояс, сапоги, шпоры — все, каждая деталь его облачения была вышита золотом или сделана из него. Оно переливалось и поблескивало, оно сверкало и сливалось с ярким светом золотых глаз повелителя Гипербореи. Больших, глубоко запавших глаз.