Нам бы день продержаться. Дилогия
Шрифт:
Пока я соображаю, как мне не дать смерти забрать своего бойца на серпантине, к колоде, возле которой я стою, подходят мои богатыри, увешанные амуницией и боеприпасами. Они подходят, вопросительно смотрят на меня, обходят меня с Бойком и, как сговорившись, суют по очереди голову в колоду с водой. Отфыркиваются, стряхивают воду, сбрасывают ее капли руками со стриженых затылков и открытых лбов, охают, смеются и уходят. Аккуратно обходя нашу пару на погрузку. Во блин – новая традиция на заставе. На счастье, перед боевым – голову в колоду совать. Я ухмыляюсь этим предрассудкам и тоже, на всякий случай, чем черт не шутит, а ангел не брезгует, сую голову в колоду. Вода холодная, сонливость исчезает молниеносно. Согнувшись, чтоб жидкость не попала за шиворот, я сгоняю воду с головы на камень земли ладонями. Разгибаюсь и с удивлением обнаруживаю возле себя майора. Он сунуть свою бошку в колоду не может. Раны, перевязи бинта и броник не дают толком согнуть туловище в поясе. Он набирает воду руками и плещет себе на лицо.
– Товарищ майор, и вы туда же? – Майор недовольно
– Я просто умылся на дорожку, – отвечает мне он, пожимая плечами.
– А, ну-ну, – киваю я, – по машинам?
– Да, ну, ни пуха ни пера.
– К черту. По машинам! – ору злобно я и начинаю материть окружающих в дрожи предбоевого мандража. Кроме меня никто сильно и не орет. Суеты нет, солдаты занимают свои места. Я обхожу каждую свою боевую машину. Считаю людей. Вроде все, пора ехать. Жму руку Грязнову, который провожает нас с дизелистом.
– Бондарь, за прапорщиком пригляди. Башкой мне за него отвечаешь, – говорю я, хлопая солдата по плечу.
– Есть, тащ лейтенант, – виновато отвечает он и оценивающе смотрит на старшего прапорщика, как будто проверяет, влезет Грязнов в помещение дизельки или нет. Последний хмыкает.
– Ну, с богом, Олег!
– Не, лучше с минометом, – шучу я и карабкаюсь по колесу в бортовую «мыльницу».
– Бойко, поехали. – Вовчик то ли Сашка бубнит о готовности в гарнитуру. БТР, стоящий в колонне первым, ревет движком и разгоняется на подъеме горки опорного пункта. «КамАЗ» ждет, когда броник перевалится за обратный скат и тоже с разгона выскакивает на ОППЗ, в тучу пыли, которую они подняли, врезается наша шишига, и мы материм водилу, вспоминая картошку. Майор начинает руководить колонной с головняка БТР. Проверяет связь с Кушаком и Грязновым. Сумерки рассвета медленно отступают перед машинами, рвущимися к подножию горы в том месте, где стоит разгромленная «Чарли». Мы можем позволить себе такую роскошь. Спутники не обманешь.
Но все же: «Господи, иже еси на небеси. Да святится имя твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси так и на земли. Хлеб наш насущный – дасть нам днесь. И прости нам долги наши, яко же и мы прощаем должникам нашим. И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Ибо твое есть царствие, и сила, и слава во веки веков. Аминь!» – шепчет и трижды повторяет Виктор Иванович, бывший член КПСС с 1984 года, и малым крестом собранных в триединую щепоть пальцев правой руки трижды осеняет пыль, в которой скрылся наш караван. Бондарь смотрит на старшего прапорщика с пониманием. Тихо разворачивается и идет к помещению заставы. Там у него вся его амуниция разложена. А Грязнов по-любому заставит надеть и проверит. На Бога, как говорится, пограничник, надейся, а бронежилетом, боец, свою шкуру прикрывай. Грязнов поворачивается кругом и бежит на свой ЦБУ в комнату связи, откуда его уже зовет Иванов Серега, махая рукой в открытое окошко и прижимая другой рукой черный эбонит трубки «Сокола-М» к уху.
Если вам кто-то скажет, что война дело простое и воевать легко, то не спорьте. Просто вспомните рваные наколенники, сбитые локти, содранную кожу на ладонях, мокрую от пота материю афганки на спине и скрежет песка на зубах. Кислый запах жженого оружейного пороха, который впитался в каждое сочленение молекул одежды, тела и воздуха. Синяки, мелкие порезы и царапины, на которые не обращаешь внимания. Горячий от стрельбы ствол автомата, о который обжег руку, случайно ухватившись за него, когда делал перебежку и переползал от места падения в сторону, чтоб не попасть попросту под пулю снайпера. Хлопки запалов ручных гранат, шипение замедлителя и звон отброшенного в сторону предохранительного рычага. Хрип горла от вдыхаемого пыльного воздуха. Мат, оттого, что не попадаешь в створ приемника оружия вторым перевязанным к первому изолентой магазином, когда закончились патроны и три последних трассера сообщили об этом быстрыми молниями. Невозможность унять дрожь рук при первых выстрелах. И грохот. Бас КПВТ, что не дает выскочить и рассредоточиться, спрятаться от осколков бомб нашего миномета иранцам. А еще солнышко. И ощущение себя голого на виду у огромного склона горы, возвышающейся над нами. А если ты еще и не выспался, то повышенное давление крови внутри организма заставляет мозг работать с эффективностью без эмоционального компьютера, зомбированного адреналином. Грохот ящиков с песком и мелким щебнем горной осыпи, которыми буквально выложил и обвешал броню БТРа Пирмухаммедов, как ножом по стеклу. Грязные лица бойцов моего расчета, тягающих ящики и мины к телу современной мортиры. Горячий ствол миномета и шипение слюны случайного плевка заряжающего, попавшего на смотрящую в небо трубу. Тяжелый бег санинструктора и подносчика снарядов. Крики в микрофон оглохшего от какофонии связиста. Бешеные глаза майора, корректирующего мой огонь. И моя собственная ругань, когда он высовывается более чем нужно из-за брони БТРа. Покрытые пылью серые сапоги и ботинки, потные дорожки катящейся соленой влаги и резь от своей собственной соли, попавшей со стриженой головы с потом в уголки глаз. И брошенные в горячке бронежилеты, чтоб не мешали быстрее двигаться в нарастающей жаре. Они нас просто не ожидали. Не верили, что мы найдем силы и ввяжемся сами в неравный бой с превосходящими по численности отрядами. Иранцы устроили засаду на втором витке поворота серпантина, чтоб и первый под огнем держать и совершенно уверенно уничтожить любого, кто им помешает. А я не жалел ни себя, ни миномет, ни бойцов, которые и так выкладывались полностью, но я выжимал из них то, на что они сами были способны, но об этом не знали. Миномет развернули более чем в километре ниже засады, в течение минуты выгрузили и установили его опорной плитой в удобную ямку в грунте. Еще через полминуты первая пристрелочная мина вылетела из ствола и грохнула на остывшем за ночь склоне. Четвертая мина разорвалась в центре позиции диверсантов, и потом пошел разброс влево. Вправо их не пускал крупняк Мухи, вниз, как и вверх, им спускаться было смерти подобно. Поэтому мы спешили. В один момент в воздухе оказались одновременно три мины. Первая еще не упала, но была на излете, вторая вылетела из ствола и достигла наивысшей точки полета, когда третья, опущенная в ствол, покинула его с дымком сгоревшего пороха после вылета. Иранские спецы попытались разбить БТР из РПГ, захваченного на «Чарли», но на предельной дальности его прицельной стрельбы под жестким обстрелом на уничтожение попасть в коробку БТР, водитель которой ожидает такого сюрприза и держит сцепняк на включенной скорости, есть задача не простая. Пирмухаммед упредил гранатометчика. Надкалиберная дура прошла мимо, ширкнув в стороне. А я добавил еще пять мин, щедро вспучивая пыль на повороте второго витка горного серпантина. Мы перестали вести огонь только по информации с Кушака.
– Первый, я – Куш, движения нет, живые потухли. Прием, – мы даже не сразу поняли, что первый раунд окончен и соперника впереди больше нет. Только мины.
– Стой, Окружко, отставить! – заорал на заряжающего, но Андрюха меня не слышал и отпустил еще одну, неожиданную для всех мину, в ствол. Миномет бабахнул. Окружко пожал безразлично плечами. – К машине, грузи миномет! – Все, кто был на позиции, кинулись к телу орудия. Двое обожглись. Оплели бронежилетами и, задыхаясь от ускорения, потащили к «мыльнице». С трудом положили в кузов и бросились подбирать разбросанную амуницию.
– Быстрее, бля, быстрее, – торопили нас от БТР. Сломя голову бежали к машине пограничники из тылового охранения. Тяжело перевалились через борт «КамАЗа». Захрипели, хватая ртами воздух.
После беготни с тяжелой плитой и двуногой думать совершенно не хотелось. Покрытые слоем пыли и разводами от вытирания пота рукавами, нашими мордами можно было пугать чертей в преисподней. Но времени на раскачку не было.
– Первый, Я – Куш, второй отряд разделился. Часть идет перекатом вам навстречу, выше двести метров. Как понял, прием? – озабоченно выдавал информацию Кушак. Грязнов не вмешивался. Переживал за нас на заставе. Бондарь, сидящий у окна с видом на правый и дизельку, орал время от времени вдоль половины заставского коридора, озабоченно снаряжая дополнительные магазины к автомату, чтоб хоть как-то отвлечься от бурлящей внутри энергии.
– Ну что там у них? Серый, бля, не молчи, там мочилово слышно, а сейчас затихло! – Взрывы мин при беглом огне сливались, наплывая звуком друг на друга, и отбивались грохотом эха от склонов. Тишина ударила неизвестностью по ушам хуже, чем шум далекого боя.
– Нормально, Маз! Пошли на серпантин! Засаду, похоже, разнесли! – радостно орал Иванов в раскрытую дверь. Грязнов молчал, тяжело вздыхая время от времени. Самое опасное было впереди – мины и вторая группа, которая хотела охватить колонну с фланга и фронта, показательно расстреляв на склоне в незащищенный бок. Но им надо было бежать по камням и бездорожью почти два километра. А оружия, способного нас достать, у них не было.
– Помехи! – зарычал майор в микрофон, запуская оператора на горе в работу с его самодельной РЭБ, и остановил БТР почти у самого поворота на следующий виток.
– Боря, «КамАЗ» сюда, живо, – раздалось в наушниках. – Олег, давай ближе, спрячься за БТР, – командовал майор, оценив обстановку. Из БТР выкатился шустрый Ибрагим и помчался к «КамАЗу», на ходу надевая каску и бронежилет. Орал что-то зло, махая руками Петрову, который сидел за рулем «КамАЗа».
– Боря, из «КамАЗа» всех на «мыльницу», – безрежимно командовал Бойко по рации. – Петрова сюда вместо Ибрагима. Бронежилеты ему на спинку сиденья и под жопу. Быстрее, бля! Они уже близко! – подгонял он всех. Наконец, стало понятно, что задумал майор. Пирмухаммед виртуозно развернул дизельный «КамАЗ» на узкой дороге и по-ехал первым, объезжая БТР, но задним ходом своей машины – вперед. Длинный кузов груженой машины, покоящийся на двух осях, ехал, продавливая колесами грунт, и медленно, но уверенно заворачивал на следующий виток серпантина. Смысл был в том, что, если там стоит растяжка или нажимной фугас, то взлетит на воздух кузов и разминирует нам дорогу вперед. Водитель же, обложенный бронежилетами, имеет вполне хорошие шансы остаться при подрыве в живых, если, конечно, соляра в баке не сдетонирует. Но утро еще только начиналось. Топливо было холодным и взрывоопасной смеси паров солярки в пустоте практически полного бака почти не было. И Пирмухаммед справился. И на мину не наехал. Видно, не зря нас Грязнов трижды перекрестил. Дважды нам уже повезло. БТР крался по следам «КамАЗа», как кошка на мягких подушках лап, с открытыми люками, точно попадая в колеи, проложенные длинной грузовой машиной. За БТР потянулись и мы на «мыльнице». С той лишь разницей, что побежали за машиной пешком в две маленькие колонны, тяжко хлопая обувкой, но не выходя за безопасную тропу двух колесных коридоров. Береженого и бог сбережет. Умытые потом и пылью уже по третьему разу за два последних часа остановились у борта шишиги, не в силах подняться в кузов. Отплевывались, пытались быстро отдышаться. Держались за борта руками, согнувшись и положив на теплое железо вес корпуса тела. А майор не унимался: