Нам бы день продержаться. Дилогия
Шрифт:
– Бегом разворачивай миномет! К бою, дохляки! Желудки – бе-е-егом! Порву нах! Олег, бля! Командуй, лейтенант! В бога, душу твою мать! – Обижаться на майора не было сил. Превозмогая боль в боку, схватил двуногу и потянул на себя. Сдвинуть не получилось. Зато солдаты, увидев мои тщетные усилия, подтянулись к открытому борту, двое забрались в кузов, и вшестером мы опустили миномет прямо у заднего колеса «ГАЗ-66». Дальше все было как в тумане, но на автопилоте. Майор корректировал, я наводил, Окружко заряжал. Отпрыгивал в сторону, зажимал уши, открывал рот, кричал: «Выстрел!», предупреждая расчет. А потом и отпрыгивать перестал. А когда закончились мины, стихли взрывы и стрельба из башни БТР, он даже не поверил и потянулся руками за следующей миной, чтоб аккуратно опустить ее в ствол.
– Все, пиза и дениц, кончились, Андрюха! Помогай! Не оставлять же его им! – кивал на Иран и орал я ему в ухо, отделяя трубу от двуноги и опорной плиты. Плиту оставили
Пирмухаммедов снова поменялся с Петровым местами и почти проехал поворот на третий виток серпантина, но на этом наша удача, как и боеприпасы к миномету, закончилась. Взрыв под-бросил кузов «КамАЗа» вверх и лишил обода двух задних колес резины покрышек. Из пробитого топлив-ного бака полилась соляра, впитываясь в грунт, камень и пыль дороги. Муха вывалился из кабины ошалевший и слегка контуженный взрывной волной. У нас осталась только «мыльница», но у нее в баке со стороны водителя, сзади за движком, почти под кабиной был бензин. И тот, кто поедет, автоматически пихал бы смерти в рожу свои анкетные данные вне очереди и с гнусными предложениями по имеющемуся наезду связи с вопросом извращения в понимании отношения ее к выпол-нению своего служебного долга. И наших пожеланий в направлении спешившего к нам противника.
Муха пытался снова пересесть за руль «мыльницы». Но Петров послал его нах. Собрал бронежилеты, обложился ими, затянул ремешок каски и поехал, выворачивая задним бортом навстречу серпантину дороги. Машина подорвалась, проехав сотню метров от очередного поворота. Бензобак окрасил пламенем взрыва всю заднюю часть автомобиля и сорвал кабину со стопоров. Вышвырнул ее перед передним бампером, перевернув и ударив крышей о землю. Бензин горел, приближаясь к перевернутой кабине. Петрова в бессознательном состоянии, но без видимых повреждений вытащили через боковую дверь и понесли на руках. Закинули безвольное тело на БТР.
– Ну, лейтенант, что делать будем? – сказал некурящий майор и попросил сигарету у Пирмухаммедова. До вершины оставалось не менее половины пути. А сколько на нем осталось мин, было не известно никому. Разве что перебитым минометом и крупняком иранским спецам, так неудачно перекрывшим нам дорогу наверх.
– Чо стоим, майор? Вперед! – хриплю я, понимая, что другой альтернативы нет. Мы выносим всех, кто лежит в боевой машине, наружу. Мужики терпят, изредка постанывая. Спешим, сооружая из того, что есть, носилки, лопат всего набирается четыре. Остальных кладем на плащ-палатки. Пирмухаммед заученно обкладывается защитой. Разворачивает броник и двигает задом по дороге гораздо быстрее, чем делал это на «КамАЗе». Майор хромает рядом. Троих отправляю в тыл. Трое идут в голове нашей ползущей колонны. Нас отлично видно от линии государственной границы, и пристрелочный залп иранских артиллеристов с закрытой позиции вспучивает грунт далеко внизу у подножия. Муха жмет на газ, проскакивает целый виток дороги в одиночку, делает поворот вверх, проходит вперед еще две сотни метров задним ходом и переключается на переднюю передачу, бросая свою машину вперед – нам навстречу. Мы быстро соображаем и грузим наверх машины всех, кто не может идти, и майора. Облепляем, как трамвай в Одессе перед матчем «Черноморца». Тяжелая машина виртуозно вписывается в два поворота, доезжает до того места, где Муха прекратил свое «разминирование». На линейке снова бухает. Для нас добраться до Кушака теперь – вопрос времени. Но стопятидесятипятимиллиметровые пушки иранских самоходок снова дают залп, и разрывы вспухают посередине серпантина. Воздушная и звуковая волны бьют по коже и перепонкам. Похоже, артиллеристы-мусульмане забыли взять поправку на горы, разреженный воздух и преломление света на высоте. Но они не идиоты и скоро додумаются, а пока мы успеваем сделать еще один заход на крышу БТР и поднимаемся по дороге еще на один виток вверх. Дышать становится трудно.
Красота обзора, открывающаяся с двух тысяч пятьсот метров Кушака, беспредельно прекрасна. Только мы ее не видим. В глазах радужные круги от нехватки кислорода и бешеной тяжести усталости, которая начинает давить на нас вкупе с артиллерийскими снарядами, разрывающимися все ближе и ближе на склоне. По нашей карте чужих минных полей здесь быть не может. Так высоко диверсы не поднимались. Наши минновзрывные заграждения дезактивированы. Но силы, силы на исходе. Только скорость бэтээра может спасти нас от уничтожения на склоне, но дизелям тоже нужен кислород для работы. И тут иранцы поверили, что мы никуда не денемся с каменного подъема наверх. Уничтожение нас – только вопрос времени. Не можем же мы мгновенно проскочить оставшиеся две с лишним тысячи метров вертикали до вершины.
А вы знаете, что стопятидесятипятимиллиметровому снаряду не обязательно точно попасть в наш БТР? Достаточно рвануть рядом, и взрывная волна так вертанет тринадцатитонную коробку, что сразу пожалеешь, что не надел танковый шлемофон на голову и вообще, что полез на эту чертову гору. А осколки порвут в лохмотья как минимум резину колес. А попасть в нас на голом склоне – это теперь больше похоже на стрельбу в тире, чем на войну.
Самоуверенность, гордыня и пренебрежение противником – вот что никогда не должно посещать голову командира. А мы неверные, мы недостойны уважения правоверных и их внимания. А Госпожа Победа любит искусных, настырных и надежных бойцов. Не знаю, как насчет искусности, но настырностью мы стопроцентно перекрываем недостатки тактики, стратегии и численности нашего подразделения. Игра в салочки со снарядами шести орудий существенно сократила бы время нашей жизни на серпантине, но флаг, реющий над территорией внизу, как заноза в глазах собственного образа групп вторжения. Пока он есть – они нас не победили. И никому на иранской стороне не докажешь, что задача практически выполнена. Один глупый вопрос, и тычок указательным пальцем персидского начальника в сторону золота бахромы, желтого благородства тяжелых кистей и двух третей красной основы штандарта, и терпи, иранский полевой офицер, презрение руководства по поводу своей некомпетентности и неумения победить три десятка солдат при более чем десятикратном превосходстве. И иранцы делают глупость, они переносят огонь трех пушек на территорию заставы, над которой реет герб государства, поставившего на колени фашизм. Месть – плохой проводник для разума. Но наше знамя на флагштоке им как кость в горле после гибели трех групп спецназеров. Первые снаряды поднимают столбы пыли на ближних подступах. Флаг и постройки отличный ориентир. Еще два залпа, и они накроют «Чайку» беглым огнем. Точно так же, как я недавно завалил разрывами минометных бомб дерзкую группу, что попыталась обойти нас сверху. Остатки спецов отступили, и теперь они корректируют огонь вражеской батареи. И мы на склоне, и застава внизу прекрасно им видны. Бессилие треплет нервы сильнее, чем усталость и ранения.
– Залив – я Первый! Ответь Первому! Грязнов! Как слышишь? Прием! Леший, мля – ответь!
– Залив, я – Леший на приеме! Прием, – спокойный голос Виктор Ивановича.
– Леший! Уходи с заставы! Немедленно, быстро! Все брось! Иван, Дизель, Кушнир – исполнять! – Я специально намекаю на то, чтоб хозяйственный и прижимистый старшина спасал жизни солдат, а не имущество, которое будет жалко бросать. Я точно знаю, что вся четверка меня слышит. – Бегом! Ем твою мать! Галопом, мля – три креста в Чулинку! Флаг не снимай!!! – ору я в микрофон щекофона. «Господи, дай им уйти от смерти», – прошу я провидение.
– Вас понял! Сполняю! Прием!
– Да беги ж ты уже! – кричу я в сторону заставы на склоне, не до правил ведения радиопереговоров! – и вижу, как от здания заставы отделяются игрушечные фигурки и катятся вниз к баньке и дизельке. Очередной залп вспухает перевернутыми конусами взрывов со стороны границы перед самым зданием заставы. Антенна не выдерживает и валится уже во второй раз за последние семь дней. Но на этот раз на землю, а не на крышу заставы и перекрывает дорогу между футбольным полем и казармой. В стороны летят ошметки старого искрошившегося асфальта, выбитые стальной арматурой. Швы на флаге не выдерживают удара взрывной волны и рвутся. Две верхние полосы триколора вьются разноцветными хвостами и трепыхаются, а красная половина стяга солидно колыхается в насмешку над артиллеристами противника и разведчиками на Кушаке. Архип падает лицом в пыль и рычит, лошади на заставе разбегаются, но одна, раненая, упала и безуспешно кувыркается в пыли в попытках встать и убежать от ревущей и падающей с неба смерти. На линейке появляется походный порядок иранской пехоты и переваливает через водораздел границы, змеей колонн заполняя дорогу, ведущую к остаткам «Чарли».
Теперь назад пути нет. Только вперед.
Дизель броника теряет мощность, ревет, но еле тянет стальную махину.
– Тащ лейтенант! Ящики с песком! Режьте веревки! Сбросьте защиту! Движки не тянут! – орет, задыхаясь, Пирмухаммед. Все, кто есть на броне, достают ножи и остервенело режут, хрипя от натуги, веревки и ремни патронных ящиков, которыми Ибрагим защитил свой подарок перед выходом. Сбрасываем ящики, щедро разложенные и подвешенные на броне и вдоль бортов. БТР еле ползет. Лучшей цели для САУ и не придумаешь.
– К машине, – командую я и первым сваливаюсь на камень и щебень грунта горной дороги. Солдаты сыплются, как горох из мешка на продскладе. Разбегаются в стороны, набирают дистанцию, чтоб не попасть всем под один разрыв фугасной боевой части. Внутри остаются только майор, раненые пограничники и Елена Ивановна. БТР, видимо ускоряет свое движение, облегченный почти на тонну веса.
– Вперед! Не останавливаться! Майор, давай наверх! Мы догоним! Выходи из вилки! – остервенело стучу прикладом по броне, подгоняя восьмиколесную бандуру к вершине. Судя по трудности и частоте вдоха, мы уже на трех тысячах. А БТР укатил далеко вперед. Он уже подбирается к вершине.