Нам бы день продержаться…

Поляков Михаил Сергеевич

Додумать мне не дали солдаты, гурьбой стоящие вокруг Шустрого на крыльце. Грязнов, шедший за мной, остановился и поглядывал из-за плеча. Я давно чуял, что моему подразделению чего-то не хватает. Особенно когда возвращался на заставу со стороны той или иной дороги. А теперь я понял: вот нам чего надо всем. Очень. А то как еду, так и помню. А как на заставу ввалимся, так заботы и проблемы давят в злобе своей и приходится оставлять на потом то, что стоит сделать не жалея сна. Этаким добрым пауком, к которому сходятся все тропки и дорожки, раскинулась застава меж двух водоразделов. Она уютно расположилась у горных подножий. Раскинулась паутинами пересекающихся путей, системы, МЗП, спотыкача старой, еще ртутной ЭСЗ, морщинами расщелков и шапкой ОППЗ над ней справа. Я гляжу на знакомые, как родной дом, очертания, и меня гложет мысль, что чего-то

в этом облике не хватает. Вроде как прячемся мы, что ли, в собственной погранзоне, где каждый камешек ночью обойду без ПНВ и ФАСа с закрытыми глазами и не споткнусь. Знамя. Почему над моей суверенной территорией нет этого маленького атрибута государственности, справедливости и порядка? «Ну что ж. Будем исправлять недостатки по мере их выявления». – Парторг комендатуры так говорил, когда я служил солдатом. Исправим. Пускай знают, кто в погранзоне хозяин. И Шустрый, похоже, больший патриот, чем я. И его инициатива или будет мной наказуема, что вряд ли, или поощрена незамедлительно. Ведь не пожалел времени, сшил флаг со товарищи вместо собственного сна, личный штандарт заставы сотворил. А то, что сотворил, а не сделал, как ремесленник, это несомненно.

– Шустрый, это ты из чего флаг сделал? – с угрозой говорит из-за моего плеча старшина и показывает пальцем на выглаженное, без единой морщинки, полутораметровое полотнище, разложенное на перекошенном столе возле флагштока. Мы стоим на крыльце и глазеем, как каптер обметывает последними стежками крепления знамени. Слева от крыльца ажурная антенна для «Сокола-М», а справа самодельный флагшток из длинной трубы с двумя катушками. Одна вверху, а вторая внизу.

– Так из чего было, тащ старший прапорщик, – отвечает, подняв голову на нас, стоящих на крыльце над ним, каптенариус.

– Ну, белое, я так понимаю, ты из простыни сделал, которую у меня с НЗ утащил… – начинает Виктор Иванович, но его перебивает голос Пирмухаммедова сверху, почти от самого неба.

– Серый, бляд, сколько мне исчо тут сидеть? Веревку свяжи, руки устали. – Наверху, над заставой, почти на уровне кончика штыря антенны качается на конце трубы флагштока маленький и легкий Ибрагим, обвив ее своими руками и босыми но-гами.

– Е – забыл. – Каптер кидается к двум концам веревок и пропускает их под нижний ролик, натягивает и завязывает шнуры вместе хитрым рыбацким узлом. – Слазь, теперь не развяжется, – командует он Пирмухаммедову, и тот медленно перебирает руками по трубе вниз, спускаясь на землю. Не знаю даже, что и сказать. Не солдаты, а реввоенсовет на своих двоих, только кожанок не хватает и крейсера «Аврора» в Чулинке. Шустрый снова отвечает Грязнову. Я безмолвствую, разглядывая произведение искусства солдатской мысли.

– Виктор Иванович, – наглеет Шустрый вежливо. – Я ж маленький кусочек отрезал. Смотрите, отут подвернули, сделали заподлицо, чтоб нитки не распускались, а отут – пришили к синему куску. Видите двойной шов, крепкий, никаким ветром не порвет, нитка вчетверо собрана, – Шустрый демонстрирует шов спустившемуся с крыльца Грязнову. Солдаты смотрят встревоженно за действиями старшего прапорщика. Оно и понятно, вручную шили. Небось, все пальцы искололи, уйму времени потратили – вдруг Грязнов их порыв сейчас зарубит на корню своим снайперским авторитетом. Каптенармус расхваливает изделие и поясняет:

– Беда в другом была, тащ прапорщик, – укорачивает каптериус звание Грязнова, – на заставе синего материала нет! Хоть трусы на клаптики режь! – Услыхав такое, меня, как начальника, тут же обуревает бес поиска. И действительно, кроме трусов армейских, никакой материал, что есть в моей памяти, на синь полосы российского символа государства не тянет по цвету. А при приеме должности я основательно прошерстил все склады, а привезенное имущество вещевой службы принимал лично. Улыбка сама расползается по лицу, несмотря на загруженность мозга проблемами, связанными с Кушаком и иранскими притязаниями к нашему подгорному комплексу. От же смекалка ж у них, у моих пограничников. Пока Шустрый расплывается словами, междометиями и эпитетами перед Грязновым в описании трудностей пошива, я пытаюсь отгадать, где он взял синий материал для среднего лоскута трехцветного стяга далекого от нас Отечества. Отгадать никак не удается.

– Покрасил, что ли? – выдает свою версию Грязнов и грубо мнет пальцами синюю материю флага на столе.

– Товарищ старший прапорщик, – обиженно заявляет каптер, видя, как топорщится помятая лапой

старшины ткань. – Только погладили, помнется же!

– Да нет, – сам себе и остальным, а в основном мне, говорит Грязнов, – фабричная покраска.

– Шустрый, колись! Где такие большие трусы достал? – не выдерживаю я и чувствую затылком, как от смеха валится на стул за моей спиной один из ефрейторов Бойко за окном комнаты узла связи. Остальные тоже хохочут всласть, кроме меня с Грязновым. Уже девять моих бравых воинов стоят вокруг крылечка, стола и флагштока и наслаждаются нашей со старшиной неосведомленностью и выражениями удивления и бессилия командирских лиц. Пирмухаммед согнулся напополам и сел на бетон крылечка в припадке, представив трусы, из которых вырезали полосу для государственного флага Российской Федерации. Повар держится за Борю плечом, чтоб не упасть, руками он пытается обуздать и показать размер нижнего солдатского белья, который, как мы сказа-ли, отыскал и порезал каптер для создания развевающегося имиджа наших потешных войск над заставой. Смех косит наши ряды так, что и мы с Грязновым тоже степенно ржем от образа моего предположения. Наконец веселье утихает, и каптер раскрывает загадку.

– Та все просто – аккумуляторная.

– Шо аккумуляторная? – одновременно со старшиной спрашиваю я. Разгадка на поверхности. Я поворачиваюсь к окошку аккумуляторной комнаты, откуда на меня смотрит ефрейтор Володька Бэць (Бец), облаченный в синий халат – принадлежность всех технарей. Их как имущество прямого расхода даже на склад не сдают по накладной, а напрямую отдают командирам тех отделений или вообще кидают в дверь аккумуляторной. Аккумуляторщик с фланга придет и начнет уровень электролита проверять в батареях – разберется.

Однако красного материала на заставе тоже нет. Но красная полоса прикрыта крепкой, прижженной до коричневого цвета во многих местах плотной тряпочкой, через которую Шустрый и гладил последнюю часть знамени на столе. Эта полоса почти вдвое шире пришитых к ней сверху белых и синих кусков вместе взятых, поэтому композиция выглядит несколько непривычно. Когда прапорщик убирает высохшую под утюгом тряпку, я просто балдею от увиденного мной рисунка. Правая рука начинает автоматически подниматься к виску. Виктор Иванович также застывает в изумлении и держит на весу гладильную ткань, открывшую красную бархатистость основания знамени, над которым пришиты белая полоса старой солдатской простыни и кусок халата заставского техника. На раритетном шелке то ли бархате, в обрамлении богатой бахромы, золотом четкой вышивки горит герб Союза Советских Социалистических Республик, с колосьями, обвитыми алой парчой, на которой даже можно прочитать надпись: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» на всех пятнадцати языках союзных респуб-лик. Земной шар, повернутый Северным полушарием с картой СССР на нем. А наверху звезда, серп и молот посредине глобуса. Аккуратным полукругом над гербом легко читается гвардейская надпись: «За нашу Советскую Родину!» Мало того, две кисти на шнурах золотого плетения свешиваются с торца красного полотна, там, где намертво вшито солдатскими руками ухо, через которое будет пропущен шнур флагштока. Грязнов не верит своим глазам и вопросительно поворачивается ко мне.

– Вот это да! Деж он его взял? – Вопрос чисто риторический, но каптер хитро перекидывается с Борей на крыльце понимающими взглядами и отвечает на полном серьезе.

– На дембель берегли, это ж наше. Переходящее. Мы его последними на комендатуре завоевали. Оно и пылилось в каптерке на полке. А как оружие и боеприпасы выдавать начал, тут оно и свалилось сверху мне на голову. Думал запрятать. А тут ничего красного не нашлось. Та и когда тот дембель у нас теперь будет. Зато мы теперь как настоящая воинская часть. Со своим знаменем. Как прадед говорил. У них на фронте, если знамени нет, то всех расформировывали и по разным частям рассылали. А нам нельзя по разным частям. Мы тут застава, а не шурупы какие-то.

– Молодец, Шустрый! – хвалю я его, а он краснеет.

– Так то все, тащ лейтенант: связисты вон – халат нашли, стрелки кроили и шили, Боря придумал, Бойки шнур принесли, Бондарь катушки отремонил, Муха наконечник повесил. Вы, небось, и не заметили? – Точно. Мы поднимаем вверх головы и видим, что на конце флагштока торчит никелированный наконечник древка с серпом и молотом в остроконечной плавности обвода конуса, завершенного острием пятиконечной звездочки. Вот он почему там так долго висел – Муха. Он навершие для красоты прилаживал и крепил.