Нам с тобой нельзя
Шрифт:
—Нууу, я пойду, Светик, пока, — Слава быстро смекает что к чему, но делает совсем не то, что я бы хотела. Она вскакивает, целует меня в щеку и уходит, и мне даже взглядом не удаётся показать ей, что поступает она ой как неверно! Кажется, у меня уже начинается нервный тик, ибо глаз неконтролируемо подрагивает, отвлекая от всего на свете.
—Поговорим? — Кирилл весел, как будто не я послала его по телефону. Скептически осматриваю его фигуру, все-таки поднимаясь со скамьи, но при этом делаю шаг назад, мысленно возвожу между нами стенку.
Я не хочу, чтобы охрана донесла Никите, но все это кажется уже бесполезным, пусть у меня и складывается стойкое ощущение, что он в курсе. Аж мурашки по коже пробежали от одного осознания этого.
—Я думала, мы поговорили, — смотрю ровно в его грудь.
Мужчина смещается ко мне поближе и через жалкие секунды поднимает голову за подбородок. Не успеваю сориентироваться, как уже оказываюсь в стальных оковах. Его руки не похожи на горячие ладони Никиты. У Кирилла они аристократически бледные и такие же холодные.
Тонкие пальцы обхватили меня так, что я смотрю прямо мужчине в лицо. Становится не по себе, настолько не по себе, что по спине тонкой струйкой стекает пот, хоть на улице и не жарко.
—Я тебя обидел чем, Свет? — лицо оказывается слишком близко ко мне, я пытаюсь сделать шаг назад, но он не дает мне сдвинуться, цепляет свободной рукой за предплечье. А затем делает абсолютно странную вещь наклоняется к уху и шепчет:
—Ты скажи, я исправлюсь. Одно слово, — с трудом глотаю вязку слюну и вижу, как мои охранники шагают в нашу сторону. Сердце стучит как ошалелое, я не понимаю ничего, но отчаянно пытаюсь вырваться из захвата, смотрится это жалко. Перевожу беспомощный взгляд на Кирилла, а тот немигающе взирает на меня, словно педантично считывает мысли. Однако в голове лишь один страх, что это все обернется проблемами.
—Отошел от нее, быстро, иначе не соберешь кости, — гремит над головой, и я моментально оказываюсь на свободе. Разъяренный Никита как будто из воздуха появляется.
Это плохо, очень плохо. Никита не смотрит на меня, но по подрагивающей на шее жилке и дергающемся кадыке я понимаю, что он, мягко сказать, недоволен. Злобные импульсы разлетаются во все стороны, я на физическом уровне могу их ощущать.
—Макарский, тот самый, о котором так много разговоров, — Кирилл ухмыляется и оценивающе осматривает Никиту. —Слышал…
—Света, сядь в мою машину, я поговорю с твоим другом, — стальная хватка на запястье усиливается. Он дергает меня на себя.
—Ник…
—Сядь в машину…я сказал. Быстро, — наклоняется ко мне и шипит, черты лица заостряются. Сейчас говорить бесполезно. В гневе с ним вообще нереально выстраивать хоть какую-то коммуникацию. Об этом знаю все, но я ведь не все, меня можно выслушать!
Мне не остается ничего другого, как повиноваться его приказу. Всю дорогу к машине ноги заплетаются друг за дружку, а руки подрагивают, то ли от страха, то ли от нервов.
Сажусь в пропахнувший Никитой автомобиль и медленно закипаю, то есть, что это такое, мать вашу? Что за отношение? Приказы он отдает, тоже мне. Сразу после этих мыслей, приходят другие. Как бы я отнеслась, увидев такое? Меня эмоционально бросает в разные стороны, из одной крайности в другую, когда водительская дверь распахивается, и в машину садится Никита. Сжимаю руки в кулаки и демонстративно отворачиваюсь. Сквозь наглухо тонированное стекло я вижу, как Кирилл садится в машину, со спины не ясно его состояние, вмазал или нет?
Боковым зрением выхватываю рваные, резкие движения Никиты, он весь закипает и молчит. И я молчу. Тоже варюсь во собственном соку. Поговорить ведь можно было? Не как зверь кидаться на людей и не выставлять меня на посмешище перед всем честным народом, а зевак ведь собралось немыслимо много.
Просто поговорить, мать вашу! Я не искала с Кириллом встреч, не давала повода! Я не могу отвечать за поступки других людей.
Вместо того, чтобы выплеснуть свои мысли, я жую губы и жду, пока сам сообразит, что не прав. Со мной так нельзя! Я не шавка подзаборная и не одна из его девиц, я хочу нормального отношения! И плевать мне, что он привык иначе и взрослого человека не переиначить, значит, надо учиться, Никит. Учиться! Но меня надо уважать в первую очередь, я себя не на мусорке нашла.
Несёмся вперёд, машина набирается скорость уверенно. Проходит пять минут или десять, но меня выворачивает наизнанку.
Не выдерживаю и кидаю скупое:
—Так и будем молчать?! Со мной так нельзя, понимаешь? Я не твои девочки-однодневки, которым ты можешь приказывать все, что угодно!
В ответ на мой вопрос-восклицание он резко сворачивает на обочину и тормозит так, что я рывком отскакиваю вперед. Упираюсь одной ладонью в приборку, а второй цепляюсь в сиденье и кричу:
—Ты совсем с катушек слетел, что ли?!
Поворачиваюсь к Никите и сталкиваюсь с озверевшим взглядом голубых глаз, в которых сейчас нет ни капли тепла, лишь вечные льды.
—Не надо со мной так разговаривать, — Никита перехватывает меня за талию и поднимает с переднего сидения, рывком бросая на себя. Я больно бьюсь сразу всеми конечностями и начинаю бить остолопа ладошками, которые очень вскоре сменяются на кулаки. Усаживаюсь ровно верхом, обхватывая ногами широкие бедра.
Ах, разговаривать так с ним не надо? А со мной можно, как с куклой заводной или тряпичной. Куда положишь, там и будет лежать? Что скажешь, то и будет делать? Серьезно?
—Да ты, ты, ты знаешь кто? Цербер, вот кто ты! И не имеешь ты никакого права мне что-то запрещать. Мне теперь даже с людьми общаться нельзя, что ли?
Он не церемонится, перехватывая руки и сцепляя их своей лапищей замком. Пытаюсь вырваться, но нее тут-то было, это ведь гора мышц! В данный момент откровенно бесящая меня гора!
Глаза у Никиты злющие, пронзают насквозь своим струящимся гневом. Да мне плевать, вот честно. Ни грамма не страшно, я свои границы собираюсь оборонять, Светлана Рашидова не какая-то там овца безвольная, так что пусть привыкает. Я в папу характером, а не в маму, это она у нас всепрощающая и все понимающая, а мне палец в рот не клади, по локоть отгрызу, и прощения за это не попрошу. Еще должны мне будете.