Нам светят молнии
Шрифт:
– Это, значит, когда они пытаются смывать с себя шелуху и грязь?
– Точно... Вообще-то все пересекается. И результаты конечные сходятся. Судный день, воздаяние за минувшее - вполне конкретная история болезни. Человек заболевает, его лихорадит, тошнит, поднимается температура, по телу выступает пот. То же с нашей Землей. Усиливается парниковый эффект, климат теплеет, ледники тают.
– В такт словам Егор отмахивал рукой. Фагоциты, разумеется, свирепеют, вирус напротив - все более сдает позиции. В нашем случае вирус - это МЫ, приболевший организм - планета. При этом никаких аспиринов и антибиотиков!
– Ох, и желчный ты сегодня, Егор! Может, зонт тебе дать?
– Обойдусь. А что желчен, так имею право. Сегодня мы с Землей одни и те же ощущения переживаем. Она выздоравливает, мы погибаем. Точка пересечения где-то посередине.
– Альбатрос, иди под зонт!
– позвала Мальвина, и пес послушно шмыгнул к ее ногам.
– Следы от пуль, глядите!
– Горлик скакнул к зданию и колупнул пальцем выщербленную металлом воронку. Росчерк пулеметной очереди действительно вычертил на кирпичной кладке неровную синусоиду.
– Как думаешь, глубоко они сидят?
– Вряд ли.
– Тогда, наверное, сумею одну выковырнуть, - подбородком придерживая зонт, Горлик зашарил по карманам.
– Зачем тебе пуля?
– Как зачем? На память.
– Ну вот! Совсем ударился в детство! Ты на Мальвину посмотри, даже она улыбается!
– Мальвина, к примеру, девочка, ей не понять...
– Горлик уже пыхтел возле стены, перочинным ножиком выскребая кирпичную крошку. Лохматый Альбатрос, склонив голову набок, заинтересованно наблюдал за усилиями взрослого человека.
– Эй, браток!
– позвал Егор проходящего мимо солдатика. Патрон не подаришь?
– Патрон?
– боец удивленно остановился.
– Ну да. Видишь, человек мучится. Ученый эксперт, между прочим. Проводит табулярный анализ оружейного калибра. Пуля ему, видишь ли, позарез нужна. Для дифференцированного подхода к метафизической протоплазме. Так сказать, методом интерполяции.
Солдатик усмехнулся.
– За придурка держите, мистер?
– Пардон! И впрямь грешен, - Егор виновато улыбнулся. Жаль, понимаете, друга стало. Пальцы только зря изрежет и ничего не достанет.
– Это уж как пить дать, - перебросив автомат на грудь, боец выщелкнул магазин, высвобожденный патрон лихо подкинул в воздух. Егор махнул пятерней, поймал.
– Не застрелитесь из него нечаянно, - усмешливо предупредил солдат.
– А то сдетонирует и подпортит протоплазму. Из дифференцированного станете интегрированным.
– Учтем-с, - Егор покачал на ладони блесткий патрон. Тогда еще вопросик, мсье эрудит! Вы часом не знаете, где тут обосновался господин полковник? Павлом Матвеевичем звать.
– ПМ, что ли?
– Ага.
– Зачем он вам?
– Да он нам, как бы это сказать, родственником приходится.
– Брат это его, - Горлик забрал у Егора патрон, любовно покрутил перед глазами.
– Причем - родной.
– Ну да! Тогда другое дело. Если брат, могу проводить.
– Уж сделайте такое одолжение! Будем крайне признательны...
***
– Аллигаторы? Что за чушь?
– Вот тебе и чушь. Смотритель даже кусок кожи продемонстрировал. Шагрень довольно характерная. Они тут их на наживку, понимаешь, пытались ловить. Одного небольшого, говорят, поймали.
– Павел Матвеевич поднял голову, глядя на брата, с горечью констатировал, что из младшего тот успел превратиться в старшего. Жуть, если вдуматься! А всего-то и не виделись - годика полтора. Может, действительно поэты с писателями старятся прежде времени? Или до сих пор он просто не пытался всерьез оценивать возраст людей? В самом деле, что нам возраст посторонних! Впервые о старости начинают размышлять, хороня друзей и родителей. Либо вот так внезапно с бухты-барахты. Вроде молоды, молоды, и вдруг - раз! какой-нибудь неприметный толчок - седой завиток на подушке, излишне откровенное зеркало - и видишь, что от молодости мало что осталось. Круги на воде, ускользающее эхо.
– Я этим байкам тоже раньше не верил. Мифическая штольня, какой-то подводный мир. Думал, брехня. Пуритов за шизиков держал - не больше и не меньше.
Егор кивнул.
– Понимаю. Было мнение и сплыло.
– Да уж... От подвала просто так не отмахнешься. И крокодил моего человека сожрал. Лукич, это, значит, здешний смотритель, утверждает, что эхолот туда затаскивали, пробовали сигналами зондировать. Стрелки шкалят, сигнал не возвращается. Само собой, и схемы станционные изучали.
– И что?
– Ничего. Обычный подвал, три пролета, нижний этаж оборудован под складское помещение, пара коротеньких аппендиксов, вентиляционный колодец. Короче, ничего особенного. А теперь там, стало быть, вода, и создается ощущение, что дно просто-напросто куда-то провалилось. Эхолот-то ничего не показывает, да и откуда бы взялись эти аллигаторы?
– Выходит, пуриты сюда не просто так сунулись?
– Выходит, что так.
– Странно...
– Егор наморщил лоб.
– Я, конечно, не знаю, что там балакают об инсайтах господа ученые, но в интуитивное прозрение, честно говоря, верю. Во всяком случае это единственное объяснение поведения пуритов.
– Увидела во сне Касандра - подвал и двадцать крокодилов...
– пробормотал Горлик.
– Кстати, Павел Матвеевич! Дрезденовский терминал они ведь, к примеру, тоже штурмовали. Может, и там наблюдалась какая-нибудь аномальная впадина?
– Кто ж нам теперь скажет?
– полковник пожал плечами. Там с ними переговоров не вели. Покромсали из пушек да побросали в волны. Может, что и впрямь было.
– А по-моему, мура все это!
– брякнул Мацис.
– Какая, к бесу, дыра? Там же океан! Вода, значит, с этими... С акулами. Ну, и дно, понятно.
Егор переглянулся с братом. У обоих в глазах мелькнуло одно и то же. Робкая и безумная искорка. Надежда на что-то, чего в принципе нет и быть не могло.
– А если проверить?
– тихо проговорил полковник.
– Каким, интересно, образом?
– Насколько я понял, у нашего смотрителя имеется заветный планчик. Больно хитрый дядечка. Наверняка припрятал что-нибудь про запас.
– А где он сейчас?
– В подвале сидит. Во Ганг там с пулеметом дежурит, а этот рядом - в качестве консультанта...
– Полковник потер ладонью шероховатую поверхность стола. Словно погладил живое существо. Так оно в общем и было. В поездах преобладал пластик, а тут красовалось настоящее дерево! Кожа прямо-таки сама тянулась к нему - прижаться, потереться.