Нам здесь не место
Шрифт:
— Будь хорошим мальчиком, — говорит он свертку. Потом обращается ко мне: — Иди возьми его.
Я так и делаю, пусть даже вопреки желанию. Не хочу я ощущать у себя на руках этого младенца, и знать его тоже не хочу. Не хочу ненавидеть его, не хочу любить. Я стараюсь побороть все возникающие внутри меня чувства, когда беру ребенка, которого никогда не желала.
— Я всегда мечтал о чем-то таком. И знал, что однажды у меня это будет. Но я неправильно себе это представлял. А теперь… — Он улыбается, постукивает пальцем по виску. — Теперь я знаю, как это будет.
Мы с тобой… у нас будет большой дом, служанки, крутые тачки.
Не знаю, в каком безумном мире он живет.
— Скоро придет моя мать.
Он опять смеется:
— О’кей, я знаю. Ты у нас хорошая девочка. Мамина дочка. — Он устремляется к двери и. тащит меня за собой. Потом снова вынуждает поцеловать его. — Пока что я согласен играть по некоторым твоим правилам, но не забудь, что на самом деле ты моя девочка, — заявляет он. — И будешь со мной.
Я закрываю за ним дверь и поворачиваю ключ, хоть и знаю, что запирай не запирай # разницы нет. Кладу ребенка обратно в кроватку. А сама ложусь на диван, стараясь забыть об этой реальности. Стараясь затеряться в других мирах и в мечтах.
Я соскальзываю в полусон и слышу, как издалека до меня доносится плач. «El bebe, — думает какая-то часть меня. Но другая часть протестует: — Нет! Никакого ребенка нет. Это просто петушиный крик». Передо мной возникает образ соседского петуха, который голосит в иссиня-черной ночи. Я думаю о сыне доньи Агостины и дона Фелисио, которого зовут Галло. Я когда-то была влюблена в него.
Передо мной возникает светящийся белый контур двери. Я подхожу к ней, толчком открываю. Дверь ведет в небольшую комнатку с оранжево-желтыми стенами. Справа — комод, на нем маленький телевизор. Прямо передо мной кровать, высоко над ней в стене единственное прямоугольное окно.
На кровати лежит закутавшийся в одеяло Галло. Он плачет.
Я не видела его уже пять лет, с тех пор как он уехал. Тогда мне было двенадцать. А влюбилась я в него еще в восемь лет. Я ходила в лавку дона Фелисио, где работал Галло, и старалась, чтобы моя рука мимолетно коснулась его руки, когда он вручал мне мои скромные покупки. Он знал, что я прихожу, только чтобы увидеть его, — мы оба это знали.
Однажды, насмотревшись сериалов, я пришла в лавку и сказала, что хочу выйти за кого-нибудь вроде него. И добавила, что на самом деле хочу выйти за него. Галло не засмеялся. Он посмотрел на меня добрым взглядом (до того случая никто и никогда не смотрел на меня так по-доброму) и улыбнулся. А еще накрыл мою ладонь своей, и я подумала, что сейчас умру от счастья. Но потом он ласково проговорил:
— Я слишком старый для тебя, Крошка. И тебе будет без меня лучше. Я не особо удачливый парень, а ты в один прекрасный день встретишь такого, которому везет. Везет настолько, что ты его полюбишь, и он тоже тебя полюбит. Вот увидишь.
— Нет, это вряд ли, — не согласилась я.
Я не могла вообразить никого лучше Галло, который всегда помогал своим родителям в лавке. И говорил о том, как когда-нибудь поедет в Штаты и заработает там много денег, чтобы его старикам не нужно
— Не плачь, — попросил он.
Но я все-таки расплакалась и никак не могла остановиться.
В конце концов он сказал:
— Ладно-ладно, слушай. Если ты все еще меня не разлюбишь в двадцать пять лет, мы поженимся.
— Когда это еще будет.
— Нескоро, но я обещаю. Если ты не разлюбишь меня, мы поженимся.
— Я не разлюблю, — заверила его я.
— Тогда о’кей, — улыбнулся он, сунул руку в ящик с конфетами и вручил мне леденцовое колечко. — Вот тебе кольцо.
Я немедленно развернула обертку и надела кольцо на палец. Потом улыбнулась Галло и пошла домой, по дороге облизывая кольцо. Я восхищалась тем, какое оно красное и сияющее и как сверкает на солнце, будто рубин. А потом я съела его целиком, все это сладкое колечко. К тому времени я уже добралась до дому и поняла: этому не бывать. Тогда у меня впервые возникло четкое, ясное видение: в нем Галло лежал в темноте, и я понимала, что никогда больше его не увижу. Я сидела у себя в комнате с еще липкими от колечка губами и так рыдала, что мама испугалась, не завладел ли мною какой-нибудь бес.
Я радовалась, что Галло сумел уехать, но мне было грустно видеть, как донья Агостина и дон Фелисио расстраиваются из-за того, что он не в состоянии их навестить. И вот теперь он не может проводить отца в последний путь.
Я глжку на Галло, лежащего на кровати в комнате, так далеко от своих родителей.
— Галло! — окликаю я его.
Он смотрит на меня, будто бы пытаясь вспомнить:
— Крошка?
Я протягиваю ему руку. Он поднимается с кровати и берет ее. В тот же миг мы переносимся в какой-то сад. Посмотрев вниз, я вижу, что стою босиком, а земля усеяна ноготками. А потом выясняется, что Галло рядом со мной уже нет.
— Дон Фелисио, — шепчу я.
И тот внезапно появляется не пойми откуда, просто возникает, и всё. Он ничего не говорит. Я озираюсь в поисках Галло, но не вижу его. Тогда в руках дона Фелисио неожиданно оказывается петух. Дон Фелисио смотрит на него, будто впервые заметив свою ношу. Под этим взглядом крылья и лапки петуха превращаются в ручки и ножки младенца, который быстро становится мальчишкой, вырывается из объятий дона Фелисио и превращается в Галло, каким я его знала.
Он обхватывает отца руками, и оба мужчины плачут, обнявшись. Галло шепчет что-то на ухо дону Фелисио, и тот сильнее прижимает его к себе. Они стоят так довольно долго, а потом дон Фелисио осеняет сына крестным знамением. Целует его в лоб и касается его лица дрожащими руками.
Галло смахивает слезы. Он смотрит на отца, глубоко вздыхает и внезапно исчезает. Но мы с доном Фелисио остаемся. А потом старик протягивает мне руку, и я беру ее. Мы молча и медленно идем по пустым улицам баррио, дон Фелисио указывает путь. Я гляжу вниз, на свои пыльные ноги. Все вокруг кажется жутким, будто время тут остановилось и никого, кроме нас, не существует. Я оглядываюсь, стараясь увидеть наших соседей, но никого не замечаю. Дон Фелисио то и дело оборачивается и смотрит на меня. Я уже понимаю, куда мы направляемся. Но, только оказавшись на месте, я наконец-то замечаю людей. Это плакальщицы, которые стекаются к дому дона Фелисио и доньи Агостины.