Нам здесь жить. Тирмен
Шрифт:
Гуляй, парень?
– Из тира, конечно, попрете… – уныло пробормотал он.
Петр Леонидович улыбнулся, распушив шикарные свои усы.
– Отчего же? Работай. На «нулевке» вообще никаких проблем. И на «минус первом», в общем, тоже. С клиентами ты ладишь, руки из нужного места растут. Зинченко тебя одобряет. Ну и я, понятное дело. На «минус втором» – посмотрим. Если при отказнике провал не станет барахлить – оставлю и на «минус втором». Ну а если сбои начнутся… Бывало, что при отказниках дорожка не открывается или оттуда пули залетают. В таком случае – извини. Риск слишком высокий. Хотя, надеюсь, все будет в порядке. Она тебя любит. Надбавка за «целевые выезды» снимется, но в целом зарплата не пострадает, не бойся…
– Я буду работать, – сказал Данька.
– В тире? Конечно, будешь. Я ж тебе говорю…
– Не в тире. Не только в тире. Я буду работать тирменом.
Он набычился и уточнил:
– Я буду продолжать работать тирменом. В «плюс первом».
Минуту назад он поверил Петру Леонидовичу навсегда и безоговорочно. Валтасар, исчислено-взвешено, аудиторская проверка, хлопоты Великой Дамы по сохранению царства на веки вечные… Это все правда. Потому что так не бывает: тирмен уходит в отказники, а ему за это – ничего. Никто не подстерегает предателя на темной улице, беды и злосчастья не сыплются на голову, не угрожают близким и друзьям. На «нулевке» оставайся, и на «минус первом», а на «минус втором» посмотрим, и зарплату сохраним, и связи, и пряник к Новому году…
Нет, так не бывает. Не может быть.
«Я тебе когда-нибудь врал?» – мог бы спросить дядя Петя.
Но не спросил.
«Никогда», – мог бы ответить Данька.
Но не ответил.
Так не бывает. Значит, мы останемся там, где бывает небывалое.
– Ты уверен? Пойми, в нашем деле нельзя по сто раз менять решение…
– Уверен. Я остаюсь.
– Ну и хорошо. – Старик нахмурил брови, взялся за графинчик, но передумал. – Тогда я скажу тебе, как тирмен тирмену. Теперь – можно. Великая Дама не из жадин. Деньги, связи… Это все ерунда. Веселое конфетти, приятное, но не главное. Как ты думаешь, сколько мне лет?
Данька растерялся.
– Ну… Шестьдесят пять? Семьдесят?
– Я родился в 1915 году. Мне, считай, девяносто. Понял или объяснить?
«Так не бывает…» – залпами бухало в голове. Девяносто? Это, выходит, дядя Петя деду Илье в отцы годится?! А выглядит ничуть не хуже: бодрый, энергичный… Даже лучше, наверное, выглядит. Моложе. И на здоровье никогда не жалуется…
– Ты вообще, думаю, долгожителем окажешься. Мафусаилов век не обещаю, но меня переплюнешь, это точно. У меня война кусок отгрызла. Тирмены живут долго, братец Даниил. Не чрезмерно, но вполне достаточно. Кроме того, тирмены не страдают болезнями из косметички Великой Дамы. И не одни тирмены. Наши родственники, например, тоже. Я свою жену спас, просто расписавшись с ней. Тридцать лишних лет – за брачное свидетельство.
Вот тут Даньку и прикрутило по-настоящему. Девяносто лет дяди Пети показались ерундой, не заслуживающей внимания. «У папы подозревали… Короче, одну болезнь. Не дай бог подтвердилось бы…» А дед Илья натянул нос врачам со своим микроинфарктом: выздоровел, коньяк пьет, телевизор смотрит – новости ему подавай! Что могло быть у Лерки? У мамы? Могло быть, но не случилось, потому что это его Лерка, его мама?
Великая Дама, скажи! – или лучше молчи, не надо…
– Почему вы мне раньше не сказали? – хрипло выдохнул он.
Старик потянулся через столик и растрепал Даньке волосы.
– Получилось бы, что я тебя покупаю. Баш на баш. А так ты принял решение сам, ничего не зная наперед. Как принимал решение раньше: когда стрелял, отказывался, снова стрелял… Твоя жизнь, твой выбор. У нас, братец, не базар, а работа. Эх ты, тирмен…
Зазвонил мобильник.
– Да! Слушаю!
– Даньчик! – запрыгал в трубке хохочущий Леркин голос. – Я тебе сейчас расскажу, ты со смеху помрешь! У Дарьи любимый гривенник сперли!..
– Какой гривенник?
Меньше всего хотелось обсуждать проблемы Дарьи Тютюнец, видной нумизмалетички. А смеяться не хотелось вовсе.
– Тот, что от ангины! Нет, от ангины другой, а этот с дыркой, советский… От грыжи, что ли? Ну, ты же помнишь! Сперли из сумочки, а Дарья хочет в милицию обращаться! Представляешь? Заявление пишет, чтоб гривенник нашли и ей вернули…
– Украли? Кто?
– Не знаю… Даша грешит на какую-то бабу в троллейбусе: рядом вертелась, терлась…
– Что-нибудь еще пропало?
– Нет, – хрюкнула от восторга мечта Конана-варвара. – Только гривенник. А больше ничего.
Официантка подошла к столику в ожидании дополнительного заказа.
– Пива! – бросил Данька, хотя собирался взять чашку кофе.
Дядя Петя кивнул и налил себе вторую рюмку.
10
Не пилась водка. Ни колом, ни соколом, словно вице-мэрский коньяк. Петр Леонидович едва сдерживался, чтобы не морщиться. Нельзя, Данька заметит. Чуткий он, снайпер. Особенно сейчас.
Старик не продумывал разговор заранее, даже не пытался. Кошку следует называть кошкой – если речь о работе. И если говоришь с действующимтирменом. Значит, только правду, в лоб. Подходцы с экивоками-намеками не для такого случая.
Получилось? Кажется, да.
Тирмен Даниил Романович Архангельский в красе и силе. Просим любить и жаловать.
Петр Леонидович вдруг понял, чего ему хочется. Первое – запустить руку в левый карман и нащупать там увесистую связку ключей: от тира, от старого сейфа, от замка на стальной двери «минус первого». Второе – извлечь связку из кармана и отдать ее тирмену Архангельскому.
Третье – ехать домой.
Заявление можно будет отправить письмом. Конверт за сорок копеек, «Почта Украины», желтый с синим ящик на углу.
Дома – выкурить папиросу, достать из тайника еще один конверт, побольше и потяжелее, положить его на стол, на самом видном месте, надписью вверх.
Лечь на диван.
Остальное – на усмотрение Той, которая никогда не опаздывает. Если еще не время, просто полежать, глядя на побелку потолка, ни о чем не думая. Затем встать, спрятать конверт, выкурить вторую папиросу…