Нам здесь жить. Тирмен
Шрифт:
Отхлебнув чая, дядя Петя уставился на фото, украшавшие стену.
– Там, где-то, все время считают. На каком-нибудь «плюс двенадцатом» или «минус тридцать втором» – считают, считают… Социализм есть учет и контроль. А-а, этого ты тоже не проходил. Другое поколение. Короче, считают живых и мертвых, души и тела, грехи и добродетели. Чиркают перышком, щелкают арифмометром, на компьютере работают… Честно говоря, я не знаю, что именно они считают и как. Но знаю другое: как только подсчитают, сведут концы с концами, дважды исчислят, взвесят и разделят – кранты фирме. Полные кранты, тут ты сто раз прав.
Старик зажмурился, прикрыв глаза: оба, а не один левый.
– И увидел я новое небо и новую землю, – процитировал он.
Данька помнил, откуда цитата: «Откровение Иоанна Богослова» произвело на него жуткое, знобящее впечатление своей непонятностью и обреченностью.
– Ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. Мы с тобой, Даниил, тирмены. Работники Великой Дамы. Если угодно, рыцари Ее. Потому что Великая Дама – единственная, кто не хочет новой земли и нового неба. Ее и старые устраивают. Великая Дама не желает остаться без работы. Нормальное желание, скажу честно…
Стены каморки надвинулись, грозя поглотить и выплюнуть наружу. В царство, которое ежедневно грозит рухнуть, если все будет исчислено, взвешено и разделено до конца. Данька мало что понял, но поверил. Такое с ним случалось впервые: не знание, но вера.
Если вдуматься, эти штуки вообще противоречат друг другу: вера и знание.
– Мы сбиваем сальдо и бульдо, дебет и кредит. Мешаем окончательному расчету. Мы – тирмены. Мы стреляем в «плюс первом», в тайном тире Великой Дамы, и аудиторы опять начинают считать. Налоговая путается в накладных. Судьи принимают к рассмотрению новые документы, то ли истинные, то ли липовые. Проверка, подсчет, и снова, и по кругу… Пока это длится, царство стоит на ногах. Мы подставляем царству плечо.
– Убивая людей?
– Те, кому на роду написано жить, останутся жить. Хоть сто тирменов выйди на огневой рубеж – промахнутся. Дистанция окажется чрезмерной, пистолет даст осечку, пуля уйдет в «молоко». Не считай Великую Даму дурой. Те, кому на роду написано умереть, умрут. И для этого тирмены не нужны. Но есть малая толика, крупица, горстка…
Дядя Петя двумя руками огладил короткий, совсем седой «ежик». Казалось, он схватился за голову, недоумевая, как малая толика способна повлиять на великую бухгалтерию. Следя за ним, Данька выпил залпом полстакана чая, не чувствуя вкуса и не обжигаясь.
Верить, не понимая, было жутко и сладко.
– Есть люди, с которыми не все ясно. Он может остаться жить, а может умереть. В Книге Бытия на его строчку посадили кляксу. Капнули горячим чаем, и текст расплылся. Писарь был пьян и допустил ошибку. Это люди случая. И Великая Дама шлет нас, тирменов: бросить на чашку колеблющихся весов нашу пулю. Мы стреляем, и проверка начинается по новой: что да как, почему да отчего…
– Мы – киллеры?
– Нет. Мы – тирмены. Тирмен не в силах стать киллером, убийцей по заказу. Мы работаем на Великую Даму, и больше ни на кого. Некоторые пытались, но не смогли. Мой первый учитель, Леонид Пантелкин, – старик говорил еле слышно, вынуждая собеседника ловить каждое слово, – даже сделавшись уполномоченным ЧК, отказывался участвовать в расстрелах. Но однажды сорвался. Как итог, он частично сошел с ума, утратил способности тирмена, и его голову выставили в витрине магазина. Адмирал Канарис… Ну, ты его знаешь. Пожалуй, лучший тирмен, какого я видел. Андрей Канари стал Адмиралом Канарисом после того, как решил пострелять на свое усмотрение. Не беспокойся, Даниил: кроме как в «плюс первом» или спасая свою жизнь, тебе стрелять не придется. А «плюс первый» ни один суд мира не зачтет в обвинение.
– Но почему – убивая? Почему только– убивая?!
– Не считай Великую Даму дурой, – повторил старик, отставляя прочь стакан. Блики от лампочки играли на тяжелом подстаканнике. – И не меряй всех рыцарей Ее на один манер. Поехали, я тебя познакомлю кое с кем.
– Ага, – кивнул Данька, плохо представляя, с кем его будут знакомить.
Не с Великой же Дамой, в самом деле?
Дядя Петя молча вышел из тира, думая о чем-то своем.
6
– З-забыл! – Артур виновато вздохнул. – Ск-клероз, он же маразм. Хотел тебе приличного чая п-принести. Мне секретарша красный к-китайский покупает…
– Не барствуй! – наставительно заметил старик. – С ногой что-то делать будешь? Сколько можно хромать?!
Артур нахмурился:
– Валюха… Валентина, жена… Оп-перацию советует. Есть в М-москве профессор-ортопед… А все ты, дядя Петя! Ты виноват!..
От удивления старик чуть не выронил железный чайничек. Грехов он числил за собой немало, но в душманах служить не приходилось.
– Т-ты! – упрямо повторил Королек. – Как ты м-меня из т-тира выставлял, а? Дела на руках н-не имею, чем-то с-серьезным заняться надо… Говорил? В с-спину выталкивал, п-пугал дурдомом. Д-дело, дело…. В-вот и занимаюсь. Делом, блин!..
Петр Леонидович окинул взором исполнительного директора, враз потерявшего всякую бодрость. То ли знакомые стены тира, куда Артур не заходил года полтора, повлияли, то ли посерьезнее причина есть.
Причина с большими ушами.
– Чего от тебя Калинецкая хочет?
Сказал – и не обрадовался. Артур скривился, взмахнул рукой:
– П-педер сухте!
Жилистый кулак впечатался в стол.
– Сука! С-сука! Сухте!..
Оставалось с надеждой посмотреть на спасенную некогда Настасью Кински. Может, образумишь? Женщина все-таки! Грустен был ответный взгляд киноактрисы. Если ты, тирмен, спасовал, куда мне, слабой?
– Допустим, – кивнул Петр Леонидович, когда Артур иссяк. – Давай для ясности: я эту… Кали на дух не переношу. Только прежде чем…
Хотел сказать: «Судить». Передумал.
– …с дерьмом человека смешивать, встань на его точку зрения.
– К-кочку, – буркнул исполнительный директор.
– Пусть кочку. А вдруг соображалка лучше заработает? Значит, это Калинецкая тебя в начальники вывела… Понятное дело, ей верные люди нужны. Борис Григорьевич болен, сколько протянет – неведомо. Она – наследница, Черная Вдова. С кем работать прикажешь? Кто у нее под рукой? Вовик и Тимур, братья-акробатья? А ты ей парк грудью прикроешь, словно амбразуру. И через Союз ветеранов подсобишь, если что. Ты, как я понимаю, не спорил, когда предложили? Согласился?