Нам здесь жить. Тирмен
Шрифт:
На одном из столиков ждал привычный джентльменский набор. Коньячок, стопки из тонкого хрусталя, лимон, средиземноморские маслины. «И стрихнинчику, двойную дозу», – не к месту вспомнились слова внука.
– Прошу, прошу!
Коньяк пился, как несвежая вода. Маслины пахли селедкой.
– Это только начало, глубокоуважаемый Петр Леонидович. Как вы любите говорить: да-с! Если дело пойдет, мы целый ретрокомплекс воздвигнем. И знаете, с чего начнем? С тира! Есть у меня идея…
– У меня тоже, – не выдержал старик. – Страйкбол без правил. А стрелять будем шариками с вишневым вареньем. В качестве мишеней… Ну, хотя бы… Да-с!
Он ткнул вилкой в висевший напротив шедевр Полуяркова. Бывший пионер Саша замер с разинутым ртом, сглотнул. С трудом выдохнул:
– Гениально!..
Уже несколько дней Петру Леонидовичу плохо спалось. Вставал посреди ночи, долго сидел на пустой кухне, заваривал чай. Курил, что в последние годы случалось с ним весьма редко. Даже купил упаковку валидола, но распечатать так и не решился. Тирмен, сосущий валидол? – нонсенс. Макабр!
Вчера ему приснился Карамышев. Не в показанное время, не летом, в очередной июнь. И лес в этом сне был другой, не июньский – августовский. Тогда они подходили к линии фронта, отбиваясь от эсэсовцев Германа Фегелейна. Во сне бывший техник-интендант 1-го ранга удивился нарушению заведенного порядка и потребовал у энкавэдиста объяснений. Карамышев-покойник ломаться не стал, пояснил сразу. Жаль, не запомнилось почти ничего.
«Все равно погоришь, Кондратьев. И тому две причины есть…»
Мог бы и не говорить, опричник! Эти слова Кондратьев и без напоминаний не забывал. А все остальное рассеялось с первыми лучами рассвета.
– Еще по одной, Петр Леонидович?
Тон вице-мэра насторожил старика. К вечно-комсомольской бодрости собеседника он привык, только сегодня с оптимизмом – явный перебор. Через край плещет, по столу течет, на ковры стекает. Тирмен Кондратьев без обиняков уставился в глаза бывшему пионеру Саше.
Что дальше, юноша?
Угадал. Румянец поблек – на миг, с лету и не заметить. Старик еле сдержал усмешку. Не зря, выходит, снилось. И слова Карамышева – не пустое сотрясение воздуха.
– А я выпью, Петр Леонидович. И знаете, за что? За добрую волю.
«Goodwill», механически, не думая, перевел Кондратьев, вновь вспомнив маленького шкодника Пэна. С язвой у внука вроде бы полегчало, Виталик Поплавский хорошего врача порекомендовал. И слава богу! – потому что с Кондратьевым-младшим проблем прибавилось. Пэн всерьез решил переселиться поближе – то ли к «незначительному» GF, то ли к облюбованному им тиру, источнику грядущих благ. Вначале старик обрадовался, начал помогать с покупкой квартиры, желательно поближе к собственной…
Потом задумался.
Щеки господина вице-мэра из румяных сделались пунцовыми, хоть прикуривай.
– Насчет доброй воли. Петр Леонидович… Ни я, ни мои… э-э… так сказать, друзья… Мы не собираемся использовать вам во вред ни капли из собранной нами информации…
Старик поднял взгляд вверх, на потолок. Изучение люстр во время деловых переговоров, к сожалению, становилось привычкой. Увы, вместо люстры зал украшали плафоны-иллюминаторы толстого стекла.
Сгодятся?
Страх исчез, сгинул без следа. Дерзайте, юноша! Не вы первый, не вы последний.
– Полагаете, стоило подвесные потолки проплатить? – по-своему понял его Александр Семенович. – Я и сам подумывал… Так вот, насчет доброй воли. Мы не станем изучать под микроскопом происхождение счета, с которого вам и вашим… так сказать, коллегам начисляется заработная плата. И заодно, кстати, финансируется катастрофически убыточный тир в нашем горпарке. Я – ваш клиент, более того, смею надеяться, я – ваш искренний доброжелатель… И я сделаю все возможное, чтобы наши отношения остались безоблачными. Вы меня поняли, Петр Леонидович? Все возможное! В частности, данные о том, чем занимался ныне расформированный Сектор сезонной статистики… Помните? У вас чудесная память! А вот я уже забыл. И мои друзья забыли, начисто. Говоря о друзьях, я не имею в виду исключительно частные… э-э-э… структуры. Удачное слово «структура», не правда ли? Описывает сразу все и ничего…
Кондратьеву стало скучно. И стыдно до полной невозможности. Чего испугался, паникер-рамолик? Дорвались, молодые да румяные, до власти, подняли спецархивы, а там наверняка имеется даже дневник наружного наблюдения за Адамом в Раю. «…После чего направился к реке Фисон, изрекая богохульствия…»
Строгий товарищ Иловаев считал, что власть начинает всерьез интересоваться скромными работниками тиров раз в четверть века. С завидной регулярностью – и с абсолютно одинаковым результатом. Что в покойном СССР, что в ныне здравствующих Штатах, что в корпоративной Италии Бенито Муссолини. За Древний Рим отставной генерал не ручался, но об Иудее некоторыми сведениями располагал.
Эх, Саша, румяный красавчик…
И ты, Брут?
– Чего от вас хотел Зинченко? – вел далее вице-мэр, не подозревая о размышлениях гостя. – В киллеры звал? В душегубцы, так сказать? Между прочим, у нас есть сведения о трех случаях вербовки тирменов…
Это ты уже совсем зря, дружок, подумал старик. Не произноси всуе, не одни мы тут. Мы с тобой нигде не одни.
…В строгом черном платье под горло, словно на похороны собралась. Стоит, на весь этот цирк поглядывает.
«Я слышу, тирмен, тирмен…»
– В единственном случае вербовка была удачной. Отчасти удачной… Но мои друзья – не злодеи, Петр Леонидович. Исключительно добрая воля! У нас, видите ли, выборы: честные, демократические…
Встать и уйти? Выслушивать до конца ни к чему, все равно никому не расскажешь. Даниилу рановато в эти заботы вникать, а до остальных не достучишься. Тактика ячеек, сам предложил!
– Одолжите молодняк, Петр Леонидович! – Вице-мэр словно почуял слабину. Вскочил, потер крепкие ладошки. – Желторотиков! Пионеры юные, головы чугунные… Сплошной энтуазизм – и никаких рефлексий. Они же, если верить пустым – подчеркиваю: пустым и безосновательным! – слухам, по чему попало лупят! Первый этап – гнусные чужие рожи, враг на враге. Правильно?