Нам здесь жить. Тирмен
Шрифт:
Похоже, Изюмский именно из тех.
…Вечером, перед тем, как заснуть, я несколько раз прислушивалась к глухому гудению труб из-за стены, но стояк, усмиренный Евсеичем, напоминал о себе только запахом сохнувшей штукатурки. Да, дела! Так и тянуло включить компьютер вкупе с модемом, но для экстренного сеанса связи не было повода. Значит, завтра.
Завтра.
Понедельник,
Шестнадцатое февраля
– Эй, это ты – Гизело?
В дверях возвышался розовощекий дуб, и была на том дубе златая цепь.
– Здоров, подруга! – дуб продемонстрировал золотые коронки и рухнул на стул. – Ну че, поехали?
– Да, милый! – отозвалась я как можно медовее. – Поехали, сладкий! Сразу баиньки или потанцуем?
Кажется, понял. Во всяком случае, кора треснула. Дуб привстал, почесал могучий подбородок.
– Так че, подруга?..
– Катись на хрен, козел! – пояснила я. – Не будешь базар фильтровать, рыжевье из пасти вышибу! Усек?
Усек. Усек – и сгинул, унесенный ветром. Вовремя: я только входила во вкус. Не люблю строить этажи, но иногда другого способа просто нет. «Подруга»! Фраеру ушастому и двадцати пяти нет…
Легкий стук.
Растерянная ряха втискивается в щель.
– Госпожа старший следователь! Разрешите?
Теперь можно и разрешить.
– Госпожа старший следователь! Следователь Изюмский в ваше распоряжение явился…
– Являются привидения, – безжалостно отпарировала я. – И шалавы по вызову. А младшие по должности прибывают. Садитесь, господин Изюмский!
Дуб осторожно опустился на краешек стула. И начал медленно, но верно превращаться в обычного парня в модном костюме, с которым в принципе можно и потанцевать на какой-нибудь вечеринке. Понаблюдав за этой поучительной метаморфозой, я сухо кивнула:
– А теперь докладывайте!
Встать он все-таки не догадался. Ну ладно, стерпим.
– Ну так, два дня назад… Четырнадцатого февраля, стало быть, блин…
Все это «стало быть» я уже знала назубок – побеспокоилась с утра заглянуть в следственный отдел. Четырнадцатого февраля во дворе дома номер три, что по улице Рымарской, найден труп неизвестного гражданина лет девятнадцати-двадцати с двумя пулевыми ранениями.
– Баллистическую экспертизу провели?
– Направил, – дуб виновато моргнул. – Только что…
Так и знала! Два дня – коту под хвост. Хорошо хоть кто-то догадался сфотографировать место происшествия!
– Слушайте, господин Изюмский! Могу я узнать, чем вы эти дни занимались?
Вообше-то зря спрашиваю. В лучшем случае этот болван послал дежурного инспектора в обход моргов – искать труп с синюшным лицом и разрывом аорты.
Оказалось, я права. Дальше можно и не интересоваться.
– Юракадемию заканчивали? Заочный?
Ответ слушать не стала. И без того все понятно.
– Так ведь нам рассказывали! – не выдержал наконец дуб. – Специфика расследования убийств! Первач-псы… То есть, блин, психоз Святого Георгия…
Оставалось порадоваться, что господин Изюмский умудрился запомнить слова «специфика» и «психоз».
– Личность убитого? – вздохнула я.
Золотая цепь потускнела, зуб куда-то спрятался.
– Личность еще не… Но он, блин, пидор, это точно! Серьга-то…
– Простите?
– То есть этот… лицо традиционной… В смысле, блин, нетрадиционной сексуальной ори…
Серьгу я тоже заметила, но это еще не факт. Сейчас многие сопляки такое носят.
– Значит, так…
Я не торопясь встала, подождала, пока дуб догадается сделать то же.
– К вечеру узнайте имя жертвы. Делайте, что хотите, но узнайте. Тогда будем работать. А нет – катаю рапорт, что вы завалили расследование к чертовой матери. И еще. За полгода – это третье нераскрытое убийство. Понимаете? А из-за таких пинкертонов хреновых, как вы, до сих пор неясно, что это: то ли просто наша халатность, то ли…
Договаривать не стала, рассчитывая, что у «хренова пинкертона» все-таки хватит догадливости. А ведь дело – серьезнее некуда. Похоже, в отдельных случаях Егорьева стая теряет нюх. Об этом мне тоже сообщили в следственном отделе – по сугубому секрету. Вот и еще одна черточка…
После этакого разговора не грех было и остыть, но мерзавец-телефон опять звякнул, сообщив невероятную весть: подследственный Егоров просится на допрос!
Сезон чудес продолжался. Подследственный Егоров Алексей Владиленович, он же отец Александр, викарный священник Иоанно-Усекновенской церкви, на допросах молчал. Молчал мертво, даже не здоровался. Именно общаясь с ним, я впервые почувствовала себя инквизитором. И вот, пожалуйста…
Упускать подобный шанс воистину грешно, и я, ради такого случая, достала из шкафа кофеварку. Лень-матушка водит меня каждый раз в буфет, где кофе препаршивый, но тут я заставила себя вспомнить все тонкости, благо душистый перец и корица оказались на месте; да и старая кофемолка, спасибо Святому Филиппу Суздальскому, работала исправно. Как-то не удержалась, заглянула в святцы. Святой Филипп окончил свои дни во времена Симеона Гордого, и только здешняя епархия вкупе с заводом «Кондиционер» ведают, отчего именно ему выпало следить за работой бытовой техники.
– Добрый день, гражданка следователь!
Отвечать, отвернувшись к кофеварке, было неудобно. Пришлось заниматься акробатикой, дабы и кофе не расплескать, и вежливость проявить.
– Добрый день, отец Александр! Садитесь. Кофе будете?
– Благодарствую.
Так и не сообразив, благодарствую «да» или благодарствую «нет», я водрузила на стол две чашки, поставила сахарницу…
– Не трудитесь, гражданка следователь. Ни к чему.
И совершенно напрасно! Ради такого, как отец Александр, не грех и потрудиться. Мужчина он интересный, причем вовсе не старый, и сорока нет. Только глаза…