Намек. Архивный шифр
Шрифт:
Купца второй гильдии Павла Митрофановича Обознова, что отвечал за весь товар на корабле, Никита Ильич назначил себе в репетиторы. В редкие минуты, когда тот не страдал от жестокой морской болезни, склонялся над столом, где начальник экспедиции разложил бумаги, исписанные да исчёрканные, слушал объяснения Никиты Ильича в молчании, не перебивая. Не столько почтительно слушал, сколько с цепким вниманием. Дослушав, в несколько фраз всего объяснял, чего Никита Ильич не учёл в своих рассуждениях, отчего все расчёты насмарку – это в худшем случае, или же как их поправить – это в самом лучшем, когда учитель был почти доволен работой ученика.
– Не зря так Богом устроено, чтобы были на Земле разные сословия. Господам назначено командовать. Залюбуешься, как иные командуют. Без господ-командиров не прогнали бы проклятого Бонапартия, хоть весь народ костьми бы лёг. Без Пожарского не прогнали бы ляхов. Без Дмитрия Донского…
Павел Митрофанович историю государства Российского знал и любил. Часто заносило его порассуждать, на уроки прошлого полагаясь. Но тут прервал себя, не дал мысли унестись в дали прошлого, вернулся к начатому:
– А торговля, уж простите, не господское дело. Не оттого, будто, как некоторые думают, низкое это дело, вроде как стыдное – о деньгах печься, о выгодах. Торговля – тонкое дело, высокая материя, настоящая симфония, ежели умеючи. А производство фабричное наладить? Заводы поставить? Моцарт нужен! Багратион! Но! От купеческого сословия.
– Полно, Павел Митрофанович, – тихо, с едва заметной лукавой улыбкой возразил капитан, в том застолье участвовавший. – Будто история не знает бездарных полководцев, будто нет господских деток никчёмных, коих ни к какому делу не приспособишь!
– Так-то оно так, – торговец с довольным видом огладил бороду, – а купца, вовсе плохого, не найдёте. Разорились плохие-то, промышляют ремеслом, крестьянствуют.
– Вот! Крестьян-то ты, Павел Митрофанович, вовремя помянул. Ты ведь сам крестьянский сын. Твой отец выкупился из крепостных. Был крестьянин – стал купец. А говоришь – сословия Богом назначены!
Павел Митрофанович победно улыбнулся, маслянисто сверкнул глазами – совсем его развезло от стаканчика красного.
– Богом и устроено, что выкупился. Кому положено, тот и купец!
Никита Ильич философических бесед долго не слушал. Противником не был, но… Ему дело подавай! Отходил от стола и, присев к окну поближе, а то и на палубе, на свежем воздухе устроившись, изучал атлас по географии и природе Северо-Американского континента, нарочно с собой захваченный, или записки путешественников, там побывавших.
Сейчас Никита Ильич вышел на палубу без книги. Дал отдых голове. Щурился от рассеянного, слепящего света.
Солнечные лучи преломлялись в мареве, всё слепило – и небо, и вода. Вдыхал прохладный, влажный, солёный – такой свежестью вовек не надышишься! – морской ветер, который сегодня был игрив и ласков.
– Вижу землю!
Никита Ильич, едва придержавшись за перила, взбежал на мостик. Стоял молча, наблюдал, как расширялась неясная, неяркая, никаким определённым цветом ещё не окрашенная полоса у окоёма, как команду корабля постепенно охватывало радостное волнение. Сам он испытывал чувства смешанные, как всегда почти с ним случалось в конце долгого пути.
Никита Ильич, как ребёнок, любил само движение, сам процесс удаления от привычных мест, то рваный, то монотонный ритм дороги, с её ухабами, кюветами и накатанными колеями, со штормами, штильными затишьями, с ровными и сильными попутными ветрами. Прибытие на место пробуждало в нём все силы его живого природного любопытства. Но полная остановка движения, успевшего войти за долгую дорогу в плоть и кровь, порождала меланхолию, как пробуждение от чудесного сна. В дороге нет подлинных забот, кроме как о телесном благополучии, собственном и спутников. Ты налегке и свободен. Но по прибытии все обязанности твои наваливаются на тебя с удвоенной силою. Долг твой перед людьми, за которых несёшь ответственность, перед делом, за которое взялся, перед царём и Отечеством вытесняет ребячество из сердца. А сердце ребячливо по натуре и грустит об утраченной свободе.
Прибытие корабля в столичную гавань торжественно и парадно только во время великих праздников да визитов монарших особ. Для команды шлюпа прибытие растянулось на несколько дней. Подходили шлюпки с мелкими чиновниками, то энергичными, то вялыми. Обмен приветствиями, отправка и получение официальных писем и запросов, согласование условий, нудное, томительное ожидание. Наконец, местный лоцман и проводка по широкой ленивой реке. Гавань с запахами рыбы, смолы, мокрой пеньки, водорослей, с очертаниями незнакомого города. Блестящий от влаги причал. Берег. И ощущение, от коего отвыкли – твёрдой земли под ногами.
Заботы о жилье легли на плечи самих путешественников. Делегация от местного городского головы предложила осмотреть на выбор несколько адресов, прозрачно намекнув, что гостям предстоит самостоятельно нести расходы за постой. Никита Ильич был к такому обороту дела совершенно готов. Страна только что перенесла тяжёлую войну с Англией, ещё тяжелее пришлось от торговой блокады. У Никиты Ильича были заранее отложены средства на оплату проживания, еды и прочих бытовых нужд для команды и младших офицеров корабля. Однако же отправиться осматривать город и выбирать жильё вместе с капитаном и Павлом Митрофановичем ему не удалось.
На борт прибыла ещё одна делегация. Никита Ильич даже толком не разобрался: не то от властей штата Колумбия, не то от общего парламента всех Североамериканских Соединённых Штатов – конгресса. Ещё здесь существовали разные политические партии, как впоследствии открылось, не слишком ладившие между собой. Одни поддерживали сближение с Россией, другие косили в сторону бывшей метрополии. Так или иначе, Российская империя поддерживала вполне дружеские отношения и тесные торговые связи с молодым государством Нового Света. На Высочайшем уровне даже нашли время и средства снарядить экспедицию с дипломатической миссией, несмотря на то, что все помыслы были сосредоточены на Венском конгрессе. Североамериканцам же, так или иначе, лестно, что такая сильная держава, как Россия, расположена к ним.
Во всех хитросплетениях местной политики Никите Ильичу только предстояло разобраться. А покуда он взял визитёров на себя, чтобы отпустить капитана и его помощника в город, поскольку день клонился к вечеру и мешкать им не стоило.
В Новом Свете весьма бегло объяснялись по-французски, хотя простовато и с особенным акцентом. Необходимости в переводе не возникало, трудностей взаимопонимания удалось полностью избежать. Полностью – благодаря тому, что и купцы, занятые торговлей с иностранцами, владели французским в необходимой для этого мере.