Наместник ночи
Шрифт:
Повисла тишина. Комнату заливал зеленоватый июньский свет – солнце еще только поднялось над горизонтом. В саду тенькали синицы, где-то под крышей угукали голуби. И все было бы хорошо, если бы не холодный взгляд Филиппа.
– Франц… – Брат помедлил, прежде чем продолжить. – Ты уже не маленький. Мне кажется…
«Не продолжай! Прекрати! Остановись!».
– …тебе пора начать жить реальной жизнью.
Франциску показалось, будто близнец влепил ему пощечину. Впрочем, лучше бы действительно ударил, чем сказал такую чушь.
Очень
Франц почувствовал, как волна гнева поднимается из глубин живота. Еще чуть-чуть, и он не сдержится – и тогда, возможно, вновь поругается с близнецом, ведь Франциск никогда не умел брать себя в руки.
– Послушай меня, – начал он сквозь зубы. – Ты тогда не видел ничего. Ну, когда у тебя была лихорадка. Ты ничего не соображал. Даже меня не узнавал. После того случая ты еще две недели валялся в отключке, и клянусь, если бы он появился у тебя перед самым носом, ты бы все равно ни черта не заметил! Но я – слышишь? – я видел!
– Простое совпадение. – Филипп сузил глаза. – В дверь наверняка вставили вшивый замок за полшиллинга, и от твоих ударов он вылетел. А потом ты дотащил меня до улицы, и нас подобрал кэбмен. Все так и было, Франциск. Никто не видел… этого… этого твоего…
– Я ВИДЕЛ! – закричал Франц, ударив себя кулаком в грудь. – Клянусь, я видел!
Он был готов заплакать. Почему, ну почему никто ему не верил?
– Он спас тебя, Филипп! Он! Тебя! Спас!
– Меня спас ты, – тихо проговорил брат. – Ты, Франц.
От нежного взгляда, которым одарил его брат, внутри Франциска что-то содрогнулось. «Младший боготворит старшего» – так всегда говорили вокруг. Франц слышал это краем уха, но всегда презирал такую болтовню. С чего бы его боготворить? Он дурак, сам это знает. Может, не такой уж плохой. Но все же Филипп куда лучше… Но сейчас, когда брат смотрел на него вот так, Франциск понял значение тех слов.
«Фил, не надо… Я не такой. Это не моя заслуга. Поверь. Это не я тебя спас».
На глазах Франца выступили слезы.
– Если бы… – покачал он головой. – Если бы это было так… Но что я мог, Фил? Что? Я только кричал и звал на помощь, и все. И тогда появился он, дал мне волшебный ключ, которым я открыл тот чертов замок, а он вытащил тебя. И напоследок сказал, что когда-нибудь я смогу открыть Дверь – если только буду верить. Если я не потеряю этой веры и буду стремиться найти проход, то однажды обязательно найду путь в его волшебный мир. Однажды я… мы с тобой…
Франциск протянул руку и крепко сжал бледную ладошку Филиппа.
– Однажды мы туда попадем. Я обещаю. Тогда ты увидишь, что я говорил правду. Он хороший. Он добрый. Он поможет нам, и все это… – Франциск обвел рукой комнату, подразумевая и дом, и равнодушную мать, и злую тетку, и мертвых бабочек под кленом, и даже, быть может, весь мир. – Все это сгинет. Понимаешь? Не будет этой Мюриель. Не будет никаких замков на дверях. Не будет бедности. И этих косых взглядов. Понимаешь? Мы станем свободны. И наконец-то счастливы.
В глазах Франца дрожали слезы.
Он надеялся еще кое на что, и Филипп прекрасно это знал.
Брат вытянул ладонь из рук Франциска и, отвернувшись, посмотрел в окно. За стеклом разгорался новый день – счастливый и солнечный, каким его увидит большинство людей. Но не Филипп.
– Брат… – тихо прошептал он. – Однажды ты поймешь, что волшебства не существует… И «все это», что ты имел в виду, – единственное, что тебе останется, когда…
Франциск с болью сглотнул.
– Я не спущусь к завтраку, – завершил Филипп и тяжело вздохнул.
Глава 5 о новой выходке Мюриель
Франц спустился на первый этаж, медленно переставляя ноги по ветхой лестнице. Никаких загадок резчик в ней не спрятал – узор был самый что ни на есть простой. Сейчас, в утреннем свете, мальчик разглядел по стенам над лестницей множество портретов. Очевидно, тетушка Мюриель гордилась своей родословной. Делайла приходилась ей лишь двоюродной сестрой, оттого они и не были так уж близки, да и выросли в разных местах. На последней ступеньке Франц застыл. С нижнего портрета на него уставился суровый дядька – прижав к груди все три подбородка, предок Мюриель сквозь толщу времен сверлил мальчишку презрительным взглядом.
Франц скорчил рожу дядьке и вдруг услышал голоса: судя по всему, в столовой уже завтракали. По проходу, заставленному безвкусной мебелью, загроможденной безделушками, разносился гулкий басок тетки – та что-то втолковывала матери. Пересиливая отвращение, Франц поплелся на звук.
– А я говорю, Делайла, – продолжила тетушка, когда Франц появился в дверях, – это все детская дурь. Поверь моему слову – дети все такие. Они не желают взрослеть, покуда не всыпать им парочку розог.
Тетушка Мюриель восседала за столом точно английская королева. Вокруг меланхолично бродила служанка, расставляя тарелки, а сама хозяйка, держа увесистый белый ломоть – порцию в пять раз больше той, что Франц съедал за день, – намазывала на хлеб паштет. Завидев в дверях племянника, Мюриель сделала вид, что его не заметила, и продолжила говорить – правда, теперь чуть громче:
– Мальчишке очень пойдет на пользу гимназия! Закрытая школа только для мальчиков. Никаких развлечений, никакой пустой болтовни, только учеба и строгая дисциплина! Из него сделают настоящего мужчину, уж поверь мне, Делайла. Через полгода ты не узнаешь своего сына! Он мигом забудет про эту свою… чепуху. – Мюриель фыркнула, одарив ломоть (или Франца?) усмешкой.
Ломоть, который стал в два раза толще после манипуляций с паштетом, отправился прямиком в тетушкин рот. Дряблые щеки Мюриель задвигались с завидной для старухи скоростью.