Наместный маг 2
Шрифт:
Пест поджал губы и замолчал, убрав руку от воздушника.
– Мстил? – слышится от Людвига. Тот, от такой демонстрации сидел пришибленный.
– Нет, – Пест нервно хохотнул и сквозь зубы начал говорить. – Зубом скрипел, злобой исходил, крови хотел, за отца, за мужиков села нашего, за детей и баб, что порубили, а кровь не пролил чужую. Нельзя мне.
– Что нельзя?
– Жизни мне отбирать нельзя, или смерть за мной придет. Это рок мой, мое проклятье за силу ведовскую,- юный ведун с усмешкой вздохнул, добавив. – Вот тебе и маг боевой...
– А как же...
Пест снова прикоснулся к Людвигу и продолжил рассказ.
–
– Ты перенес все раны с ваших воинов на себя?
– Да, – пожимает плечами юный ведун. – А куда деваться-то было? Как иглу в кожу загнал, так каждый порез на своей коже чуял. А чтобы кровью не изойти или от боли сознание не потерять – зелья пил, а когда сам не мог, то отец их в меня вливал.
– Он же погиб? – Людвиг хмурится, но тут возникает воспоминание о мужчине с перерубленной шеей и одним глазом.
– Погиб, – кивает ведун. – Когда воев с Ультака уже глазом видеть можно было, предок на бой пришел. Со всех сел окрестных к нам пришел. Кто костями голыми богат, у кого лицо червем съедено, а батька мой как живой. Только лицо темное, глаз один, да шея порвана.
Пест под грузом воспоминаний умолк. Кадык начал метаться вверх и вниз, а кулаки сжались.
– А я его... – Пест снова ненадолго умолк, подбирая слова. – ... Я его не сразу признал. Он ко мне со спины подошел и спрашивает, мол, боязно?
Пест закусил губу и совсем умолк. Рука отпустила воздушника, взгляд уперся в песок тренировочной комнаты. Молчание продолжалось несколько минут, и нарушил его Людвиг.
– На севере на заставах служат мужики-простолюдины. Я когда к ним попал, чуть было не сломался. У них принято так себя вести, а я думал, это они меня так презирают, – Людвиг хмыкнул, и его лица коснулась едва заметная улыбка. – Как попадаешь на заставу в ученье – все тебя за человека не считают. Зовут "мясом", "криворуким", или еще какой бранью. Есть со всеми в зале нельзя, спишь в казарме, только если место свободное есть. Если патруль вернулся, то и на улице спать приходилось. С тобой даже не разговаривают, словно нет тебя. Но когда ты "шаг" сдаешь наставнику и "стену", тебя словно в "свои" принимают. И место тебе в столовой уступят, и с места в казарме не скинут, и разговаривают, подбадривают, объясняют, если не так делаешь. Словно ты не ты был, а как сдал наставнику "шаг" и "стену" – взял и появился.
Людвиг взглянул на Песта, но тот молча продолжал кусать губу.
– Я когда первый раз стену удержал, мне в щит ногой бил Прист, бугай местный. Я ему ростом по грудь, у него ладонь с мое лицо. Думал, он меня целиком съест, до того он меня не любил. А как щит удержал под его ударом, так мы лучшими друзьями стали. Пили вместе и в самоволку в село бегали...
– А что потом? – без особого интереса спросил юный ведун.
– А потом пришли твари с Северных островов, – улыбка сползает с лица Людвига, глаза по мере рассказа наливаются светом и приобретают сплошной голубой оттенок. – Серые рожи, вместо носа пару щелей, клыки торчат изо рта, как у зверя. Твари, одним словом. Разумные не носили бы сушеные языки людей, как бусы, на шее. И колдуны, маги темные, что у них правят. Они приходят на наши земли и уводят людей, грабят, убивают. Каждый раз мы их отлавливаем, вырезаем, карательные экспедиции к ним отправляем, но вот проходит 5-7 лет, подрастает новое поколение этих тварей, и они снова идут к нам грабить, захватывать, убивать...
Вокруг юного мага воздуха начинает вращаться песок, словно легкий ветерок его пересыпает. Чем дальше рассказывает – тем шире полоса вращения.
– Они перебили патруль, но не успели поймать вестника. Нас предупредили. Потом была осада заставы, штурмы магией и воинами, потом умирали друзья, а потом меня связали и спрятали, чтобы я передал послание, когда все закончится. Я должен был уснуть, но почему-то артефакт летаргии не сработал. Я не спал и делал, что мог. Смотрел "Отдаленным взором", как мои сослуживцы и друзья умирают один за другим, потом смотрел, как эти твари жрут их потроха, творят свои ритуалы, развешивают языки на шнурки...
Плечи и вся грудина юноши вздрагивают один раз, второй, но лицо остается сухим. Зубы сжаты так, что скулы вздулись, хрустят суставы кулаков. Пест наблюдает за Людвигом. Сначала он хмурится, но понимание приходит быстро. Он хорошо помнит завет отца о слезах.
– Плакать можно, в том худого нет, – Пест поднимает руку вверх к вязи знаков воды, так похожей на "Гостерскую роспись", и начинает ее напитывать силой.
– Я не плачу, – тихим шепотом произносит Людвиг. Плечи снова безмолвно вздрагивают, и еще раз. – Мужчины не плачут.
Пест все сильнее и сильнее начинает напитывать рисунок. Много силы не потребовалось, чтобы на потолке повисла одна капля, потом еще одна и еще. Не проходит и десяти секунд, а с потолка уже идет небольшой дождь.
– В дождь можно, в дождь не зазорно. Батя мой так говаривал...
Дождь в тренировочной комнате становится все сильнее и сильнее. Оба юноши моментально вымокают до нитки. Не проходит и минуты когда от Людвига доносится всхлип, потом еще один.
– Я не плачу! – срывающимся голосом произносит Людвиг. Он кулаком утирает нос.
– Это просто дождь, – кивает Пест и добавляет тихим шепотом. – Так бывает под дождем.
Людвиг открывает глаза, и перед ним та же картина. Все тот же стол и все та же кружка.
Все его друзья и соратники за огромным столом. Вот огромный Прист хватает кружку, рука вскидывается вверх, а рот кричит "За Гвинею!". Его подхватывают другие, повторяя: "За Гвинею!".
Кто-то замечает, что Людвиг поднял голову. Слышаться выкрики:
– Гля! Бастард живой!
– О! Бастард! Выпей с нами!
– Слух, а как Бастарда звать?
– А че, Бастард – это не имя?
– Не, это когда благородный налево сходил...
Сейчас Людвиг должен спросить Малого, "За что пьем?", но вдруг начинает идти дождь. И они уже не в тесной забегаловке, а на улице. Вот по лбу бежит первая капля дождя, убегает на переносицу, свисает на носу. Вот и слезы начинают течь по щекам.
На Людвиге останавливается то один взгляд, то другой. Через несколько секунд, когда юный маг воздуха уже насквозь мокрый от дождя, на него смотрят все, кто сидел за столом. Его начинают спрашивать: