Напарница
Шрифт:
— Я полагал, вы не откажетесь со мной поговорить, сударыня, — хладнокровно заявил сын синдика.
— Мы с вами не раз и не два имели возможность побеседовать как наедине, так и в обществе, сударь, — холодно ответила я. — Не вижу никакого смысла в вашей выходке.
— Ну, скажем, мне захотелось выкинуть что-нибудь эдакое, — примирительно проговорил сын синдика и знаком предложил мне сесть на диван. Я отрицательно покачала головой. — К тому же днём рядом с нами слишком много… общества, вы столь предупредительно не соглашаетесь остаться со мной вдвоём. А ночью… ночью мне не улыбается сделаться
— Послушайте, сударь! — гневно воскликнула я, но сын синдика взмахнул рукой, словно отстраняя любые возможные возражения.
— Дрон, — мягко поправил он и с размаху уселся на диван. — Просто «Дрон», прошу вас. И садитесь рядом, разговор будет долгий и… занимательный.
— Мне нечего с вами обсуждать, — отчеканила я, пытаясь повернуть ручку и открыть дверь. Разумеется, из этой попытки ничего не вышло. Я могла бы воспользоваться отмычками, но это означало бы выдать себя… даже если проигнорировать тот очевидный вывод, что Дрон Перте непременно постарается мне помешать. — Немедленно откройте дверь и выпустите меня!
Дрон только улыбнулся и похлопал по дивану возле себя.
— Я закричу.
Дрон улыбнулся ещё шире. Потом поднялся, сделал шаг ко мне (я неудобно упёрлась спиной в дверную ручку) и опустился на колени.
— Сударь! — запротестовала я, но сын синдика, не обращая на мои слова никакого внимания, взял мои руки в свои и поднёс к губам.
— Ивона, — прошептал он и поднял на меня глаза — совершенно шальные, такие были у моего напарника, когда тот шептал о своей жажде. Только у вампира глаза тёмные, а у Дрона светлые, холодные… были холодными, пока их не затуманила страсть.
— Сударь, оставьте эти жесты для своих любовниц! — произнесла я, к собственному удивлению, далеко не так громко и не так решительно, как мне бы хотелось. Сын синдика вместо этого принялся покрывать мои руки поцелуями, а после заявил нечто и вовсе несусветное.
— Ивона, любовь моя! Дорогая, любимая, самая прекрасная женщина на земле!
— Сударь! — пролепетала я в неубедительной попытке высвободиться. — Дрон! Пожалуйста!
— Я люблю тебя! Ты как солнце, ты осветила мою жизнь, я дня не могу провести, не видя твоего лица, не слыша твоего голоса, я никто, если не могу целовать твои руки, краешек платья, ноги, землю, по которой ты ступаешь!
Слова сына синдика не расходились с делом, и он в самом деле склонился к моим ногам, чтобы целовать сначала подол платья, а после и ноги, которые он так аккуратно разул, что я даже не пыталась сопротивляться.
— Дрон, прошу вас! — простонала я. — Сюда могут войти, нас могут услышать!
— Не бойся, любовь моя, — ответил Дрон Перте, проводя руками по моим ногам. — Никто сюда не войдёт, я запер дверь, и нас никто не услышит…
— Вы не раз проверяли это, сударь, не так ли? — резко спросила я, внезапно почувствовав отвращение при мысли, что я далеко не первая (и тем более не последняя) оказалась заперта наедине с авантюристом в этой комнатушке с диванчиком. — Уберите ваши руки, сударь, и давайте прекратим этот нелепый фарс! Отпустите меня немедленно, иначе я буду кричать и стучать в дверь. Учтите, я не шучу!
Дрон Перте наконец-то послушался и, отпустив мои ноги, медленно поднялся… чтобы тут же заключить меня в свои объятия.
— Вы, кажется, не верите мне, сударь? — сердито спросила я, упираясь руками в грудь авантюриста. Несомненно, в этом положении я была лишена возможности стучать в дверь руками, но, в конце концов, у меня есть ещё и ноги! — Я последний раз предупреждаю и сейчас закричу. Ну же!
— Ивона, любовь моя! — прошептал вместо ответа сын синдика, придвинувшись ко мне так близко, что его губы едва не касались моих. — Поверь мне, я никогда ничего подобного не испытывал. Да, ты не первая, но я ведь никогда не скрывал этого от тебя!
— Попробовали бы вы это скрыть, — с затруднением произнесла я, не сумев ни оттолкнуть авантюриста, ни отодвинуться самой. Моя голова упиралась в выступ на двери так же неудобно, как спина в дверную ручку.
— Ты знаешь всё, — так же жарко шептал Дрон. — Ты знаешь, кем я был, и как зарабатывал деньги. Ты знаешь, как я развлекался, и даже знаешь, с кем. Но, Ивона, поверь, я устал от всего этого! Знаю, я кажусь тебе подлецом, мерзавцем, негодяем, и, знаю, я и есть всё это, но, молю, послушай меня, сжалься, пощади! Я люблю тебя, ты моя жизнь, никто и никогда не был для меня так дорог, как ты! Ивона, прошу…
Его губы были тёплые и мягкие, а поцелуи жаркими, и вскоре моё лицо пылало, как в огне. Голова кружилась не меньше, чем от власти вампира, и я едва осознавала, что в спину мне больше не упирается дверная ручка, а в голову — фигурный выступ двери, и я как будто сделалась невесомой и не касаюсь ногами пола… а потом чужие руки уверенно распустили шнуровку корсета, и я почувствовала под спиной мягкую поверхность дивана.
В этот самый момент, как в плохом романе, с шумом повернулась ручка двери, но дверь, разумеется, не поддалась. Сразу же за этим томный мужской голос проговорил, как будто задыхаясь от страсти:
— Я уверен, дорогая, про это место никто не знает! Дурак лакей, забыл ключи. Сейчас, я живо его приведу и заставлю открыть!
Дама, по-видимому, что-то ответила, но её голос не проник в наше с Дроном убежище. А мужчина поспешил её заверить:
— Откроет, любовь моя, не сомневайся! Я обещал ему два талера за труды, и кому захочется отказываться от такого?
Потом за дверью раздался неприлично громкий звук поцелуя, заставивший меня выпрямиться от ревности и оттолкнуть сына синдика. Ему мужчина, быть может, и был незнаком, но я-то хорошо узнала этот голос! Что он, чёрт возьми, делает днём в доме синдика?! И кто это с ним?!
Дрон Перте превратно понял мой жест как знак боязни разоблачения и поспешил окликнуть незваного гостя.
— Хозяин! Прошу прощения, не знаю вашего имени!
— Вот так дела! — притворился удивлённым мой напарник. — Да тут никак занято!
— Поверьте, мне очень жаль! — отозвался сын синдика, кусая губы.
— Что поделать! — очень натурально вздохнул вампир. — Такова жизнь! Кстати, милостивый хозяин, не вы ли, простите, Дрон Перте?
— Разумеется, нет, милостивый хозяин! — на всякий случай соврал сын синдика. — Я такой же гость, как и вы, и успел вперёд вас сунуть лакею два талера. А почему вы приняли меня за него?