Наперегонки с убийцей
Шрифт:
– Отдаю, – перебил его Бесшапошников. Глаза его бегали из стороны в сторону. – Я всегда отдавал себе в этом отчет. Но ничего не мог изменить. У меня не было выбора.
– Вот как?
– Да. Меня принудили…
– Кто?
– Вот этого-то я сказать и не могу. – Задержанный быстро замотал головой из стороны в сторону. – Я могу сказать вам все остальное, но не это. Я готов рассказать о том, как осуществлялось производство, как мы выходили на крупных оптовиков, кто был в системе, но…
– Все то, что вы перечислили, мы уже и так знаем, – соврал Гуров. Конечно, определенная информация
– Лучше самый большой срок, чем смерть, – выдавил из себя Бесшапошников.
– Кого вы боитесь?
– Зачем вы играете со мной в прятки? – Он снова ушел от прямого ответа. – Вам прекрасно известно, что во главе всего этого стоит человек в погонах. Иначе вы бы так не суетились. Верно?
– Верно, – не стал отрицать полковник.
– Только вы не знаете, кто этот человек. Но вы должны понять, что я не столько боюсь его самого, сколько его связей. Меня ведь все равно отправят в тюрьму. Так? Но если я выдам его, то не протяну в камере и суток. Он легко устроит это. А так у меня есть шанс благополучно досидеть…
– Нет у вас такого шанса! – сорвался Гуров. – Я его вам не дам! Думаете, у меня связей меньше и я не смогу устроить то, о чем вы только что сказали?
– Вы не можете так поступить…
– Отчего же? Вы же меня совсем не знаете. С чего такая уверенность, Александр Иванович?
Бесшапошников уже не торопился с новым ответом. Сидел, тяжело дыша и глядя не на Гурова, а в сторону.
– Можно мне стакан воды? – попросил он после непродолжительной паузы.
– И после этого мы поговорим?
– Возможно.
Гуров пожал плечами, прошел к небольшому шкафчику в углу кабинета и извлек из него графин с водой. Затем достал обычный граненый стакан и наполнил его до краев. Передал Бесшапошникову. Тот жадно припал губами к стеклянному краешку и стал пить. Этот процесс, как показалось Гурову, длился неимоверно долго, но то, что произошло после того, как Александр Иванович осушил стакан до дна, и подавно не входило в планы полковника. Действия Бесшапошникова застали его врасплох. Задержанный со всей силы шарахнул стакан об пол, и тот разлетелся на осколки. Гуров отбросил графин, но Бесшапошников уже нырнул вниз и подобрал самый большой осколок. Вооружившись им, как ножом, он кинулся на сыщика, и Гуров едва успел отклониться. Ребром ладони полковник ударил Бесшапошникова в спину, придавая ему дополнительное ускорение, и тот, пролетев вперед, врезался лбом в стену. Гуров достал «штайр» и навел его на осевшего на пол Бесшапошникова. Александр Иванович затравленно заглянул в смотревшее на него дуло пистолета, нервно сглотнул, и по его морщинистым щекам покатились слезы. Подняв левую
– Ах, черт!
Гуров рванул вперед и вырвал из рук Бесшапошникова осколок. Кровь хлестала из взрезанного запястья. Глаза Бесшапошникова безжизненно закатились, но на губах появилась глупая улыбка.
Гуров распахнул дверь в коридор. Боровиков стоял, прислонившись спиной к противоположной стене, и лениво перекатывал на зубах изжеванную спичку. Цаплина не было.
– Володя, зайди ко мне, – быстро произнес полковник и вернулся обратно в кабинет.
Оглянувшись по сторонам и не найдя ничего подходящего для экстренной перевязки, он положил «штайр» на стол, сдернул с себя рубашку и разорвал ее пополам, Боровиков замер в дверном проеме, наблюдая за происходящим.
– Не стой, как пень, – огрызнулся на него Гуров. – Вызови медиков, и… дай мне нашатырь из аптечки.
– Это вы его так, товарищ полковник?
– Ты в своем уме? Делай, что я тебе сказал!
Боровиков кинулся к телефонному аппарату, а Гуров тем временем используя половинку рубашки, наложил на руку Бесшапошникова импровизированный жгут, затянув его чуть выше локтя. Отток крови значительно уменьшился, но не прекратился совсем. Гуров начал перевязывать запястье Бесшапошникова второй половиной своей рубашки. Губы Александра Ивановича беззвучно шевелились, но глаза оставались закрытыми.
Стоя коленом в луже крови, Гуров ловко и профессионально наложил повязку, хотя обширной практики у него не было. Боровиков негромко разговаривал по телефону. Гуров развернулся в его сторону. Майор положил трубку на аппарат и покосился на оставленный без должного присмотра гуровский «штайр».
– Они сказали, будут минут через десять, – доложил он полковнику. – Не раньше.
– А где нашатырь?
– Одну минутку. – Боровиков двинулся к аптечке. – А зачем он вам, товарищ полковник?
Гуров был в легком смятении. На первый взгляд последний поступок Бесшапошникова казался алогичным, но, будучи неплохим психологом, сыщик прекрасно понимал, зачем это было сделано. Директора «Местарджа» толкнуло отчаяние. Страшно бояться смерти, но у каждого человека бывает секунда, когда он не может больше находиться в этом страхе. И в эту секунду он думает стремительно и без оглядки на последствия. Знал полковник и то, что в подобной ситуации, словно по некоему наитию свыше, у человека происходит так называемое очищение, переоценка ценностей, и все, за что он хватался при жизни, теряет изначальный смысл. И чаще всего после этого он становился куда откровеннее, чем прежде. Терять уже нечего.
Боровиков выудил из аптечки нашатырь и передал его Гурову. Сыщик открыл флакон, а затем медленно поводил им у самого носа Бесшапошникова. Александр Иванович открыл глаза, и на губах снова появилась та же блуждающая улыбка.
– Я… Я разве еще не умер? – спросил он.
– Нет. – Говорить сейчас о медиках и возможном спасении не стоило. – Вы – очень мужественный человек, Александр Иванович. На такое отважится не каждый. И это… Это достойно уважения. Но вы должны сделать еще кое-что более мужественное.