Наперегонки со смертью
Шрифт:
– О-о, кого мы видим! Ну здравствуй, Корявый! – вкрадчиво начал Черный, наигранно пытаясь придать голосу оттенок дружелюбия.
От Банды не ускользнуло, как дернулись вдруг "малиновый" и "кожа", но невесть откуда взявшийся в руках Черного пистолет Макарова весьма недвусмысленно уперся стволом мужичку в белом прямо в лоб:
– Скажи своим образинам, чтобы без шуток.
Руки на стол, всем сидеть тихо... Нам ведь поговорить о кое-каких делах надо бы, ведь так? – снова в голосе Черного звучала чуть ли не нежность. – Как ты считаешь, Корявый?
Тем временем подскочившие ребята
– Ты думал, что очень крутой, да? – Черный в открытую измывался над своей жертвой, втыкая ствол пистолета ему в лоб. – У тебя заведение такое крутое, да? Ты не волнуйся, мы тебе сейчас поможем сделать его еще круче. Я же не ошибся, ты здесь за хозяина?
Корявый молчал, не в силах вымолвить ни звука, и Черный продолжал, вкрадчиво понизив голос:
– Я знаю, что ресторан твой. И вот твоей конторе мы решили сделать маленький подарок. Ты даже удивишься, как тебе станет приятно. Банда, – обернулся он к Сашке, – давай сюда ящик. Ставь-ка на стол.
Корявый с удивлением уставился на коробку, не понимая толком, чего они от него хотят? Избить?
Устроить погром? А при чем тогда коробка, подарок какой-то?
– Это водка, Корявый. Хорошая шведская водка "Абсолют". У крутых ее сейчас модно пить. Вот мы и решили, чтобы твой ресторан стал покруче, тебе ее продать. Здесь двенадцать бутылок. По пятьсот "зеленых" за каждую – итого шесть "тонн". Ты хоть рад, Корявый?
– Шесть тысяч долларов?! Да вы что, с ума сошли?! – наконец-то дошел смысл предложения до хозяина ресторана, и холодный пот выступил у него на лбу. – Я же не знал... Я не хотел такого делать.
Это было самоуправство моих ребят, честное слово.
Поверьте!
– Да ты не волнуйся. Мы верим. Просто, сам понимаешь, сделанного не воротишь.
– Но...
– Тише, тише! Мы же тебя не бить, не обижать пришли. Купи у нас водку – и дело с концом.
– а ты подумай, посчитай: бутылка – пятьсот, в бутылке – литр. Значит, сто граммов – пятьдесят баксов. Плюс еще твой навар сверху. За пятьдесят граммов смело можешь тридцать долларов запрашивать, ты представляешь? Старик, да таких цен нигде в Москве не сыщешь. К тебе теперь все крутые будут ходить водку жрать! – засмеялся Черный, с победным видом оглядываясь на своих. – Твой ресторан будет самым престижным. Представляешь, какие перспективы для бизнеса?
Корявый молчал, и Черный ткнул пистолетом в стол:
– Клади сюда бабки – и мы тут же уходим.
– Нет, – дрожа от страха, все же твердо ответил хозяин "Пальмы", боясь поднять на своего мучителя глаза. – Нет у меня таких денег. А если бы и были – не дал бы. Вы – гады. Это беспредел...
– Ах так?! Ты покупать не хочешь? Так, наверное, у тебя у самого "Абсолют" есть? Да?.. Эй, Муха! – крикнул исполнительный директор через весь зал парням, топтавшимся у стойки бара. – Посмотри, у него в баре "Абсолют" есть?
Тот, которого окликнул Черный, перепрыгнул через стойку бара и, ударив пару раз кулаком в живот бармену, вставшему на пути, принялся шарить по зеркальным полкам. В многообразии разноцветных емкостей он быстро нашел прозрачные бутылки с тремя сортами знаменитой шведской водки и со вздохом сожаления начал сбрасывать их на пол.
– Чпок!.. Чпок!.. Чпок!..
Вскоре только груда битого стекла на полу напоминала про запас "Абсолюта" в баре ресторана "У пальмы".
– Черный, нету тут никакого "Абсолюта", пусть он нам не заливает! – радостно провизжал из-за стойки Муха, закончив работу.
– Ну вот видишь, Корявый! А ты у нас покупать не хочешь. Зря, я тебе скажу... Эй, Муха, в холодильнике еще посмотри, может, там найдется?
Муха подскочил к огромному холодильнику со стеклянной дверцей, заполненному рядами горизонтально уложенных бутылок, и буквально через несколько минут весь найденный здесь "Абсолют" постигла та же участь.
– Черный, и здесь нет!
Корявый сидел молча, то бледнея, то зеленея, взволнованно грыз ногти и с каждой новой разбитой бутылкой как будто съеживался, уменьшался в размерах, все глубже вжимая голову в плечи...
– Ай-ай, как нехорошо! – сетовал тем временем Черный, склонившись над своей жертвой. – Такой, казалось бы, почтенный человек, а самым крутым владельцем самого крутого ресторана не желает становиться... Наверное, тут что-то не так. Наверное, Корявый, ты свой "Абсолют" от меня прячешь. Да, дорогой? Признайся.
В ответ послышался только слабый стон – бедняга сидел, спрятав лицо в ладонях.
– Ребята, – кивнул Черный своим, – посмотрите-ка на складах. Может, там найдете?
Минут десять-пятнадцать в напряженной тишине ресторанного зала слышался беспрерывный звон разбиваемых бутылок, доносящийся откуда-то из подсобных помещений. Посетители молча сидели, оцепенев от страха. Никому и в голову не приходило во что-нибудь вмешиваться.
– Черный, да у него там вообще никакого спиртного нету, – доложил Шварц, появляясь в дверях кухни. Грохот разбиваемых бутылок наконец-то прекратился.
– Ты что? У нашего друга такая бедная на ассортимент контора? Корявый, последний раз тебе говорю – покупай, пока не поздно! – Черный уже вошел в раж и забавлялся от души, просто талантливо добивая свою жертву. – Муха, а в баре вообще что-нибудь есть?
Снова несколько минут в зале стоял звон разбиваемого стекла, сопровождаемый беспрерывными стонами хозяина заведения. Муха отрывался, как хотел, – швырял в стеклянные шкафы бутылками и стульями, расколачивал целые подносы рюмок, бокалов и фужеров, ногой старательно корежил кофейный автомат, отбил и положил себе в карман ручку от пивного крана.
– Черный, ничего нету! – доложил он, закончив с напарником погром и возвращаясь к остальным, утомленно вытирая со лба пот.
– Ну вот... – Черный, как отметил про себя Банда, был действительно прирожденным артистом – печаль и разочарование были в его голосе поистине неподдельными. – Корявый, ну что за ресторан у тебя? Людям даже выпить нечего, елки-палки. Чего молчишь? Как до жизни такой докатился, что даже мне налить не можешь?
Он с силой тряхнул Корявого за плечо. Несчастный владелец "Пальмы" обреченно молчал, и Банда почувствовал, что, видно, теперь уж хозяину раскуроченного заведения абсолютно все стало безразличным.