Напиши обо мне роман
Шрифт:
Внутри здания оказался головокружительный, уходящий в высоту этажей на семь атриум – в стиле «индастриал» все это смотрелось как апокалиптичная тюрьма из какого-то старого фантастического фильма. Я так и ждала, что сейчас появится мобильная турель, из которой будут расстреливать уволенных.
Бррр.
И теперь среди всего этого великолепия я должна была найти людей, которые дадут мне какой-нибудь пропуск или достучатся до Романа Витта, чтобы рассказать, что к нему гости. И будут смотреть на меня с высокомерным презрением,
Если меня спросят, за что я не люблю офисы, это будет только начало моей речи.
Раздражение было столь велико, что я даже выудила телефон из рюкзака и нашла контакт Романа.
Ненавижу звонить.
Дико, безумно, аццке ненавижу.
Но едва на часах тикнуло восемь утра, я нажала на вызов, приготовившись прошипеть, что приличные люди не опаздывают. Однако ровно через один гудок в трубке, телефон у меня аккуратно вынули ловкими пальцами.
Роман встретил мой сжигающий в пепел взгляд вежливой улыбкой:
– Судя по твоему лицу, мне очень повезло, что тут хорошая охрана и качественные металлоискатели. Иначе мог бы и не выжить.
– Они не обнаруживают яд, – пропела я нежно.
– Яд слишком сложно… – засомневался он.
– Думаешь? – я склонила голову набок. – А если заварить тебе чай каркаде? Выпьешь? Ну, знаешь, я ведь не обязана отличать безобидный гибискус от ядовитого олеандра. Цветы у них очень похожи…
Роман сощурился, волевым усилием удерживая улыбку в границах вежливости. Аккуратно подхватил меня под локоть и развернул к лифтам.
– Ты, видимо, «сова»? – спросил он с ноткой сочувствия. – Сейчас в офисе угощу тебя кофе.
– «Сова». Классическая и безнадежная… И никакой детский сад, школа и институт меня не перевоспитали, – пожаловалась я, заходя за ним в лифт.
В восемь утра вокруг было пустынно как в мире «Лангольеров» – совершенно очевидно, что время мне было названо исключительно из вредности.
Уверена, народ начнет подтягиваться только через пару часов.
– Понимаю. У меня тоже по утрам планы по уничтожению человечества, – покивал он, как будто не сам назначил встречу на утро.
– О! – я оживилась. Любимая тема же. – Ты тоже ждешь конец света? Я надеюсь на астероид! Бум! Как в «Меланхолии». И красиво.
– Раньше думал о смертельном вирусе.
– Передумал? – сочувственно спросила я.
– Ненадежно. Да и люди уже готовы, – с досадой пожаловался Роман.
Как приятно встретить единомышленника, мечтающего об уничтожении мира!
Я оживилась:
– Ну да… Война как-то грязно. Голод жестоко. Потихоньку вымирать – долго.
– Жестоко? В тебе еще есть что-то доброе? – вскинул он бровь.
– Есть, но ты это сейчас вынешь… – пробормотала я.
– Что? – удивился Роман.
– Нет, ничего, старый анекдот, – отмахнулась я, благословляя лифт, который как раз остановился на одном из верхних этажей и распахнул двери.
На
Ночной кошмар фрилансера: серый ковролин, белые стены, бьющие в глаза точечные светильники и прозрачные стены между кабинетами.
На меня накатывала депрессия от одного взгляда на этот ледяной ад, сто тридцать третий круг, без шансов на помилование.
Очень вовремя вспомнилось, что никаких договоров мы с Романом, как там его по отчеству, не подписывали, а значит – я могу просто развернуться и уйти. И ничего мне за это не будет.
Наверное, не совсем нормально реагировать на обычный офис, как на голодное чудовище, которое меня сейчас сожрет.
Впрочем, кажется, мы уже выяснили, что нормального во мне не больше пятнадцати сантиметров и то редко.
Я всерьез была на грани позорного бегства, когда…
Над этим жутким офисным пейзажем разлилось пение соловья.
В первый момент я решила, что это чей-то рингтон. Но трубку никто не брал, а щелчки и переливы не повторялись, выстраиваясь в уникальную мелодию.
Неужели… он настоящий?
Я медленно пошла на звук, оставляя Романа позади.
Офис походил на зеркальный лабиринт в Луна-парке – двери-обманки, отраженные коридоры, стены там, где должны были быть проходы – и проходы, где ожидаешь стены. Но я все-таки выиграла в эту игру, следуя за звонкими трелями и нашла рядом с одной из переговорок высокую клетку.
Невзрачная птица в ней удивительно подходила этим серым интерьерам, но пение… Живой, яркий, невероятный голос соловья разбивал холодный кошмар офиса. Делал его каким-то причудливо-странным, сюрреалистичным.
А с этим я уже могла справиться.
Но кто держит соловьев в офисе, а?
Роман меня снова удивил. Уже иначе.
Я подошла к клетке вплотную. Пение прекратилось, соловей с интересом посмотрел на меня круглым черным глазом.
Мягкие шаги Романа по ковролину я услышала только потому, что на всем этаже было тихо, как в морге. Не оборачиваясь, сказала:
– У меня в детстве тоже был попугайчик, звали Рома. Волнистый. Голубой. Умел говорить: «Рррома хоррроший». И щебетал красиво.
За спиной раздался усталый вздох, но никаких комментариев не последовало.
– Смотрю, ты начинаешь привыкать… – я провела пальцем по прутьям клетки, но на всякий случай отдернула их, когда соловей сунулся узнать, что происходит. Вдруг он от такой жизни кусаться научился. – Довольно быстро. У некоторых уходили годы на то, чтобы понять, как со мной общаться.